Шамиль Идиатуллин - Последнее время

Так и не веря своей удаче, Кошше поставила самокат на ровную площадку, встала, толкнулась ногой – и он помчал, слабо жужжа.

Хватило не на пол-лиги, а на все пять – до самого трактира, который оказался куда ближе, чем запомнилось Кошше. Заряд высадился почти весь, но движитель еще не глох.

Кошше не собиралась показываться хозяину, даже если он не пострадал в разбирательствах вокруг поколоченных стражей. Она собиралась увести лошадь или самокат у него либо посетителя. Не любила приворовывать, но что делать. Дальше ехать на своем не получится. Кошше сомневалась, что удастся без шума и скандала найти и стянуть транспорт или силовой запас, даже если он здесь есть. Но мог ведь быть – она не забыла оборванца, выкатившего самокат из ангара.

Кошше тихонько заехала в конюшню и так же тихонько, снова с большим трудом превратив восторженный вопль в беззвучную благодарственную молитву, выкатила из конюшни точно такой же самокат, только полностью заряженный. Она взглянула на небо, сказав ему несколько заслуженных слов, и, не мешкая, рванула с места, даже не оглянувшись на открывшуюся дверь трактира. Видимо, кто-то услышал шум во дворе. Пусть. Других самокатов и лошади Кошше в конюшне не заметила. Не догонят.

По пути сюда она не слишком запомнила дорогу между тоннелем и трактиром, худо ей было. Теперь, правда, было еще хуже, но в теле по-прежнему кипели пламя и метель, голова оставалась ясной, а руки твердыми. И в подошве таился клинок. Странно было бы не найтись верной дороге.

Она и нашлась. Почти гладкая и почти пустая.

Кошше лишь раз обогнала троицу подозрительно знакомых стражей, которые, кажется, ее окликнули, но поднимать коней в галоп не стали, а свернули на боковую тропку. Правильно, к чему им тоннель – он уже надвигался.

Кошше влетела в тоннель, не сбавив хода и не отвлекаясь на выехавшую навстречу пару всадников. И тоннель, на сей раз удивительно короткий и тихий, почти без эха, она проскочила, даже не попытавшись замедлиться или размыслить о том, что будет, если самокат сейчас заглохнет или сломается.

Ее ждал мальчик.

Самокат не заглох и не сломался. Запаса его хода должно было хватить до лавки, в которой Кошше украла самокат в прошлый раз – а теперь собиралась произвести вполне честный обмен. Почему должно было и почему именно до лавки, Кошше не задумывалась. Верила, и всё.

Запаса хода хватило. Я вижу и понимаю скрытую обычно ото всех и особенно от меня суть событий и их развитие, подумала Кошше со спокойной гордостью, наполняясь уверенностью в себе, в поддержке неба и в том, что точно домчит куда надо на одном заряде. И тут же за это поплатилась. Силовой запас иссяк, едва она с разгона выскочила на Мытный тракт. Пришлось бросить самокат на обочине и бежать к лавке своим ходом, впервые за эту бесконечную ночь, что было восхитительным чудом, как смешным чудом была способность Кошше бранить досадную заминку, вместо того чтобы радоваться ее малости и своевременности. Гладкий поток событий несет к бездне, безопасная долгая дорога всегда берет виру спотыкальным камушком или ямой. Павший самокат был таким камушком, нестрашным и уводящим от бездны. Поклон ему, лежащему под небом. Поклон тебе, небо.

Окна и двери лавки были заведены под новые замки и усилены железными планками на болтах. Что ж, теперь жадному хозяину придется заказывать окно целиком, а мог бы отделаться минимальными потерями.

Дорога, как и в прошлый раз, была совершенно пустой.

Самоката из лавки хватило до самых ворот. Хватило бы и на проезд сквозь город к Фестнингу, но с самокатчиков за стеной особый спрос, да и не полагалось бабам мчать верхами. Поэтому Кошше затолкала самокат в далекие кусты перед последним поворотом, запомнила место – авось пригодится, – кивнула проклюнувшемуся рассвету и дошла до ворот в самый годный момент, оказавшись не единственной и малозаметной.

Кошше легко затерялась в отряде манихейских жриц, говоривших на понятном Кошше наречии. Они шли переосвящать оскверненную баню. Не везет что-то манихейским баням, подумала Кошше мрачно и перестала слушать. Надо было внимательно смотреть, выбирая ходы и переходы. И, главное, идти, упорно двигаться сквозь сумрак, свет, воздух и мир вокруг, что делались всё плотней и натянутей, будто красивая гладкая пленка поверх загустевшего киселя, которую продавливаешь ложкой, пока она не порвется, позволив затопить все вокруг. Но эта пленка порваться не может, потому что этому миру нельзя уйти под наплыв мира иного. Эта пленка отшвырнет, как только остановишься. Вот и надо идти.