Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

Приехавший офицер-дагестанец на наши вопросы отвечал, что у них столовая как ресторан. Кормят хорошо, на убой. Купаться будем каждый день в море. И у них из части даже дембеля многие на автомобилях уезжают вместе с видеомагнитофонами. Хотелось задать вопрос, и каким же образом солдат или сержант-срочник может себе машину купить, но решил смолчать. Балабольства было много. Как я в последствии понял, что у многих дагестанцев в крови обещать золотые горы, а потом в кусты. Кто-то, конечно, со мной не согласится, но это мое сугубо личное мнение в отношении большинства дагестанцев. Обещали многие, а единицы делали что говорили.

Начались сборы. Я так понял, что нас, самых лучших в кавычках, кто остался, забирали в курортную зону, где море, горы и постоянная стрельба с терактами и захватами заложников. С нами также еще поехал художник, один из самых взрослых и авторитетных курсантов, который получил звание сержант из четырех человек в роте. С ним у меня уже были проблемы, когда на кровать его друга меня положили спать, и отбили они мне позвоночник, так что я нормально две недели ходить не мог. Он должен был остаться в учебке, но он несколько дней подряд долбил курсанта Стапикова, который его заложил с потрохами командирам. Из-за этого залета его отправляли в Дагестан вместе с нами и вместе с курсантом Стапиковым, на которого он был сильно зол.

На КПП на прощание старший сержант Стамин всем пожелал удачи и пожал руки. У меня был к нему только один негатив, и этого ублюдка мне больше видеть никогда не хотелось. На других сержантов я зла не держал, где у них проявлялась в некоторых ситуациях человечность. Попрощавшись, нас повели к платформе на электричку.

Двое курсантов во время сборов, которые длились два дня, сбежали из учебки, когда узнали, что их ждет Дагестан. Если я знал, что ждало меня за полтора года в Дагестане, то тоже убежал бы, не задумываясь, но шагая пешком и отдаляясь от сержантской учебки, я мысленно прогонял эти мысли, вспоминая свое пятимесячное пребывание, как меня били и издевались. Что могло быть хуже. Одному только богу известно, как я не сломался.

Проходя мимо дальнего КПП, я, естественно, вспомнил, как я один раз нес службу на этом месте, получив в награду самый счастливый день в моей службе. Только с этим местом я мысленно прощался доброжелательно, посмотрев пристально на шлагбаум.

Отдаляясь от учебки, я мысленно переключался на Дагестан. Я слышал про Дагестан по телевизору, что там постоянно взрывают, захватывают в заложники и идет партизанская война. Первая чеченская война закончилась, и российские войска были выведены с территории Чеченской республики. Но республика Дагестан была повышенно опасным субъектом для службы.

Когда мы сели в электричку до Ростова, я немного стал общаться с ребятами, с которыми мы проходили службу. За последние два месяца я смог себя зарекомендовать с хорошей стороны, и уже даже никто не вспомнил, что я когда-то был больным каличем, над которым все потешались. Мне очень было тяжело доказывать, что я не тот, за которого меня принимают, а нормальный парень, который за себя постоять может, и со временем это курсанты поняли.

В электричке я сразу заснул, положив голову на вещевой мешок, который лежал у меня на коленках. Проснулся я от разговора бабушки с сидевшим со мной Сергеем. Бабушка нам дала из корзины клубнику перед выходом на свою станцию. Один противный курсант, который был в первых рядах в учебке из-зависти сказал: «Вы чего, не наедаетесь?» Нам дали, и мы взяли, поделившись с кругом, которым тоже хотелось клубники.

В Ростове мы уже сели в поезд, и там я уже сдружился с нашим авторитетным бывшим курсантом-художником. Оказалось, что и общий интерес с ним нашелся, и было о чем поговорить. Курсант Стапиков косо посматривал на художника, трясясь от страха. Конечно, трястись было от чего. Стапиков даже не подозревал, что, пожаловавшись на художника командиру роты о неуставных взаимоотношениях, художника накажут и вместо службы в учебке отправят в Дагестан. И Стапиков попал в этот же список.

Художник был зол на Стапикова, и уже в поезде ему дал свои вонючие носки с берцами, пригрозив, чтобы он их постирал, а берцы разнашивал, так как у него натирались мозоли. Вы только представьте, что Стапиков, уже будучи младшим сержантом, стирал чужие вонючие носки. Художник, конечно, производил впечатление страшного монстра. Мало того, что он старше всех был на пять-шесть лет и с детства еще занимался боксом.