Денис Гоголев - Два года ада, или Как выжить в армии

По дороге мы заехали в селение. Я так понял, что у водителя «Урала» там жили родители. Нас отпустили искупаться на речку. Осмотрев селение, мне показалось, что я нахожусь на несколько веков назад. Стояли везде убогие хибары. Маленький мальчик лет девяти-десяти с тросточкой пас овец. Речка была одним названием, по ширине метров десять. На жаре и эта речка была хороша. Нас, сержантов молодых, было восемнадцать человек. Каждый теперь был сам по себе. На мои разные приколы двое сержантов борзо отвечали. Я сразу начал понимать, что после того, как художник остался в Кизляре, эти двое прибирали инициативу к своим рукам. У одного было мерзко противное лицо. На каждый разговор он включал быдловатый гонор и намекал словесно, что он здесь самый крутой. Из всех из нас он оставался один сержантом с тремя лычками. Мы же остальные были младшими сержантами с двумя. Он был из другой роты из учебки, и я о нем ничего не знал и не мог знать. Он был очень похож на Шарикова Полиграф Полиграфовича из фильма Булгакова «Собачье сердце». Я его для себя прозвал Полиграфом. Рядом с ним, постоянно ухмыляясь и ему подблевывая, находился младший сержант, который служил вместе с ним в учебке. Я сразу начал понимать, что проблема начала исходить только от них, и решил, что пока не доедем до Махачкалы, с ними больше в контакт не вступать. Мы залезли в машину и стали ждать, когда водитель с нашим проводником выйдут из дома.

Минут через тридцать мы тронулись в пункт назначения. Разговорившись с некоторыми сержантами, как проходила служба в учебке в других ротах, я стал понимать, что в четвертой роте, где я служил, по сравнению с другими ротами была полная задница. В других ротах не били и не гоняли, как нас. По словам других ребят, их били очень редко. Я получал в тысячи раз больше. В день тридцать-пятьдесят раз только по лицу в первый месяц после госпиталя. Челюсть всегда болела, так как били всегда туда, чтобы не заметны были синяки. Я никогда бы никому не поверил, что столько можно было выдержать, как я, а сам пишу эту сказку, которая является былью.

Вместе со мной из роты оставалось семь человек, но с ними дружеских отношений у меня не было. Стапиков, по понятным причинам, стиравший носки художника в поезде, никак не мог быть моим товарищем. По нему было видно, что он немного осмелел, так как художник остался в Кизляре, и больше ему ничего не грозило. Что он носки стирал, кроме меня, больше здесь никто не видел, а я не стал заострять на этом внимание. Исподтишка было не в моих правилах позорить человека, тем более, он мне плохого пока ничего не сделал. Остальные были все сами по себе. Вы меня не трогайте, и я вас тоже трогать не буду — девиз каждого. Разговаривать можно было с каждым на разные темы, но друг пока не высвечивался.

В дороге пока мы ехали, кто дремал, а я все размышлял, гадая, как там в части в Махачкале.

Приехав в часть, я был удивлен, что народу было не так много. Вся часть в основном была на служебно-боевых задачах, на заставе, охраняя республику Дагестан от чеченцев. В ближайшие дни должны будут привозить новобранцев, а мы, новоиспеченные сержанты, будем у них проводить КМБ (курс молодого бойца). Эта новость меня приятно удивила с другой новостью, что местных дагестанцев, проходивших срочную службу, было всего четыре человека. Двое из них приехали из Кизляра помогать проводить КМБ. Офицеры-дагестанцы были очень хорошими людьми и командирами, о которых так и осталось о многих хорошее впечатление, но и уродов хватало, как и во всех национальностях.

Поднявшись на второй этаж в класс, я из окна увидел Каспийское море, находившееся в метрах пятиста. Был красивый вид, и этот пейзаж немного раскрашивал мою службу в красивых тонах. В классе к нам вошли двое старослужащих сержантов-дагестанцев из кизлярской части. Незамысловатыми угрозами они предупредили, что если кто их не послушает, будет вешаться. Капитан нас потом предупредил, который и представился командиром КМБ, что если они кого-нибудь из нас тронут, то сразу поедут обратно в Кизляр с взысканием.

Кормили здесь в части очень хорошо по сравнению с учебкой. А может, мне просто казалось из-за пластиковых тарелок вместо котелков, но хлеб здесь был однозначно вкуснее, правда, черного не давали, и я за всю оставшуюся службу черный хлеб не видел.

В первый отбой двое дагестанцев уже нас приструнили, чтобы никто не храпел, и, спросив, кто умеет делать массаж, на нашу тишину выбрали Стапикова. Дагестанцу понравилось, и Стапиков каждый день после отбоя массажировал спину местному. Из Кизляра, помимо двоих местных, еще привезли двоих старослужащих сержантов из роты разведки. Все они отслужили на полгода больше, чем мы. Ночью начались разные приколы над нами. Первый раз я прочувствовал на себе прикол «велосипед», когда между пальцев ног просовывают кусок газеты и поджигают. Ощущение не из приятных. Я, проснувшись от боли, начал крутить ногами. И когда я понял, что мне подожгли газету между ног, я, сильно возмутившись, встал с кровати, но никого не было. На эмоциях я хотел врезать, кто это сделал. Через несколько минут я понял, что сделал это сержант из разведки, но вся злость у меня прошла, да и лишние проблемы себе наживать не хотелось. В учебке у нас часто делали велосипеды, но мне как-то не доставалось, а теперь я на себе это прочувствовал. Кожа, сожженная между ног, болела еще неделю. Мне пытались сделать велосипед еще не раз, но я уже спал, укутывая ноги в одеяло, и прятал руки, чтобы не сделали прикол, называющийся барабаном, поджигание газеты между пальцами рук.