Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Дмитрий ухватился за эту мысль. Он послал бойцов осмотреть ямы под прибрежными тальниками, послал и на Тополевые острова, где подводы вплотную подходили к воде. Не могли же, наконец, десять мешков муки испариться или без следа провалиться в землю!

Не прошло и часа, как мешки обнаружили в двух омутах под оледенелым берегом. Радовались, наперебой рассказывали о находке бойцы, которые заметили припорошенные следы бандитов, ведущие в реку.

Радовался Дмитрий, что номер у Соловьева не прошел. Правда, было и обидно: все-таки упустили бандитов. По крайней мере, на двух встреченных подводах ехали они, и присутствие на телеге детей еще ни о чем не говорило. Но, как известно, силен человек задним умом. И то верно, что не станешь же арестовывать всех подряд.

— Прохлопали мы, — скорее себе, чем другим, сказал комбат. — Вот какой коленкор!

Кто-то из красноармейцев односложно ругнулся. Кто-то предложил оставить у реки засаду, должны же бандиты когда-нибудь прийти за мукой. В этом предложении был некоторый резон, и с наступлением темноты Дмитрий спрятал бойцов в стогах сена и в тальниках и на самой мельнице.

Но ни этой, ни другой ночью за мукою никто не явился. Засаду, на которую было столько надежд, пришлось снять.

Случай с Автамоном Пословиным, когда попугал его Дышлаков, получил в станице широкую огласку. Что и говорить, Автамона по-человечески жалели.

Но по мере того как случай день за днем стал уходить в прошлое, жалость уступила место шуткам и насмешкам. Станичные зубоскалы подтрунивали над Автамоном, называя его крестником Дышлакова.

Дмитрий не раз слышал, как люди потешались над Автамоном, но не сочувствовал ему. Оно ведь так водится: что заслужил, то и получай. А добра станичникам Автамон за свою жизнь сделал немного, да и вообще сделал ли?

При всем том Дмитрий не оправдывал и Дышлакова, все противилось в нем, когда вспоминал про расправу с Пословиным. И когда Автамон грозился подать на Дышлакова жалобу в волость, Дмитрий считал такой шаг вполне нормальным и разумным, но сам о происшедшем нигде не заикался: как-никак Дышлаков — свой, заслуженный человек, крови не жалел, отстаивая народную власть. Да и прав он, что напустился на Автамона: Гнедко-то ведь был у Соловьева, теперь об этом доподлинно известно комбату. А если коня украли, то нечего было изворачиваться, так бы прямо и сказал Дышлакову и расправы бы не случилось. Впрочем, как знать, Дышлаков мог остервенеть еще больше.

А не через Автамона ли известны Соловьеву подробности станичной жизни? Кто, например, мог ему рассказать о коротких встречах Дмитрия с Татьяной? А если вдруг обо всем сообщила Соловьеву сама Татьяна?

И тут же Дмитрий отвечал себе: нет и нет, не могла она сделать это!

А кто поручится, что Автамон не знает, где скрывается Соловьев? Потолковать бы по душам с Пословиным. Вдруг да удалось бы выйти на атамана.

Но прежде Дмитрию хотелось увидеть Татьяну. Может быть, встреча с нею наконец что-то прояснит. И вообще Татьяна нужна ему, он давно не видел ее. Как и прежде, Дмитрий проходил станичною улицей с надеждой, что откроется пословинская калитка и перед ним появится Татьяна. Он ждал, а она никак не появлялась, и Дмитрий чувствовал, что с еще большей силой его гнетет беспощадная тоска и какая-то непонятная растерянность.

Впрочем, он терялся и при встрече с Татьяной. Вот и теперь с тем же обостренным чувством топтался на школьном крыльце, не решаясь распахнуть дверь и войти. И все-таки пересилил себя — вошел.

Татьяна сидела за столом, обхватив лицо маленькими ладонями и уткнув сосредоточенный взгляд в ученическую тетрадь. На Татьяне внакидку была черненая овечья шуба, на мерлушковый ворот которой отброшена тонкая пуховая шаль. В школе было прохладно, хотя и топилась, потрескивая дровами, голландская печь.

Татьяна увидела его и ахнула, и вскочила, и радостно засмеялась, бросившись к нему. Она ухватила Дмитрия за руки, провела за стол и с шутливой торжественностью усадила на табуретку.

— Вот так, — и, немного помедлив, добавила: — Здравствуй, товарищ краском.

— Здравствуй.

— Какими судьбами? — она небрежно поправила свои золотистые волосы, высоко взбив их на макушке.

— Да вот решил…

Она не позволила ему договорить, для нее было совсем неважно, что он решил, ее устраивало, что он пришел, ведь ей было тошно заниматься проверкой давно надоевших тетрадей. Она с нескрываемым удовольствием дышала волнующим запахом свежего снега, который принес с собою Дмитрий.