Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— Отобрать хозяйство может народный суд.

— Мы не народ разве?

— Только суд, — подтвердил Косачинский.

— В суд подавать будем! — загудели справа и слева от следователя. — И что ж это делается, люд честной!

Кряжистый, бородатый мужик в картузе с козырьком, надвинутым на нос, крикнул:

— Про квартирантку Автамонову поясните. Чья она? Никому не сродственница… Говорят, бандитка.

Антонида срезала кряжистого мужика взглядом и кинула руки в бока:

— Обманутая, бедная девка. Вот так и понимайте! И не бандитка она, а ты бандит, Герасим!

— Па-азволь! — поправил картуз Герасим. — Какой же я бандит? Ты мне ответишь!

— Грабитель! Сколь в прошлом годе заплатил батракам с копны? А сколь обещал?

— Копна копне рознь! — отбивался Герасим.

— Бандит ты и есть! И не растопыривай уши! — пригрозила Антонида. — А девка пусть живет!

— Подстреленного сокола и ворона долбит, — негромко заметил кто-то.

Герасим боком протиснулся к Косачинскому. Поднял руку, чтобы слышал все:

— Есть заявление на оскорбительницу гражданку Антониду!

— Я заявлений не принимаю, — сдержанно произнес Косачинский.

— Они тут все заодно! — переходя на визг, выкрикнул Герасим.

Неизвестно, чем бы кончилась эта перепалка, да и все собрание, когда б не подъехавший с верхнего края гонец. Молодой парень в рубашке и кургузых штанах, не слезая с коня, выкликнул:

— Кто тут следователь? В Чебаках человек повесился!

Заруднев со всей группой тоже ехал в Чебаки. Как сказал ему Дмитрий, у Соловьева кто-то там есть. Нужно было докопаться и до этих его дружков. Прежде чем уехать, Николай пришел проститься к Горохову.

— Ну, земляк, будь здоров! Может, и не свидимся, — сказал Заруднев.

— Это почему ж?

— Дело сделано. Поеду в Усть-Абаканское книжки читать да ждать нового назначения. Жена у меня там, — Николай на минуту задумался. — Слушай, а ты все один?

— Один, — вздохнул Дмитрий.

— Ничего. Найдешь себе кралю. Ну, прощай! — Николай протянул сильную руку.

На рассвете следующего дня группа Заруднева и Косачинский прибыли в Чебаки. Следователя встретил милиционер, мужчина средних лет, в армейской гимнастерке и разбитых сапогах. Озабоченно морща крупное угрястое лицо, он сказал:

— Я посылал к вам. Есть сомнение. Человек повесился, а почему у него синяки на руках? Почему ссадины на лице и на макушке?

— Где повесился? — включаясь в расследование, спросил Косачинский.

— У Чертовой ямы. Березка там есть. Давно бы спилить ее надо. Все на ней вешаются.

— Веди.

Милиционер повел следователя и Заруднева к реке. На одном из огородов, выходящих к берегу Черного Июса, они увидели старую, обрушенную баню. Милиционер открыл низкую дверь в предбанник, опахнуло сладковатым запахом разложения. Накрытый мешковиною, в предбаннике лежал труп, из-под мешковины высунулась белая с синими ногтями рука.

— Открой, — бросил Косачинский.

Когда милиционер сорвал с трупа грубое покрывало, Заруднев невольно попятился. На трупе была пестрая телячья куртка, хорошо знакомая Николаю. Один рукав куртки был оторван, другой — испачкан в черной, как сажа, грязи. На лице погибшего явственно запечатлелось страдание: губы были искривлены, а узкие глаза зажмурены с невероятной силой.

— Я знаю этого человека, — сказал Заруднев.

ТЕЛЕГРАММА

Красноярск Комчонгуб

С Соловьевым покончено тчк четверо убито зпт четверо взято живьем тчк принимаются меры ликвидации остатков банды

Командир 12 ОН кавэскадрона

ЗАРУДНЕВ