Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Он наклонился к ней и увидел в ее глазах слезы. И подумал, что вот и волевая она, сильная, а всему бывает предел, и ему стало жаль Татьяну.

— Сейчас побегу к Зарудневу, — постарался он успокоить ее.

— Торопись!.. И прощай.

— Куда ты? Я не пущу тебя.

— Я уезжаю, — вдруг отстранилась она.

— Куда?

— Мир велик, — вздохнула Татьяна. — Ведь здесь на мне всегда будет проклятое клеймо! Кулацкая дочь!

— Плюнь ты на все!

— Как несправедливо! — она разрыдалась снова, еще горше.

— Нашла от кого ждать справедливости! Ну зачем тебе уезжать? — воскликнул он.

— Я хочу начать жизнь заново. Кормиться своим трудом. Вот тогда и вернусь в Озерную. Но прежде напишу тебе. А сейчас торопись, Дмитрий. Светает уже.

— Но, может, ты не уедешь? — растерянно проговорил он.

— Прости! — она повернулась и неверно, как лунатик, пошла прочь серединою улицы.

Дмитрий рванулся за ней, но она лишь махнула ему косынкой и ускорила шаги.

А когда над холмами взошло янтарное солнце, в сельсовет, где поселились чоновцы, явились взбодренные утренней свежестью Соловьев и Автамонов сын Никанор. Соловьев прошелся по двору, увидел, как умывались под навесом Тудвасев и Костя, черпая пригоршнями воду из медного таза. Кинул взгляд на веселый табунок облаков в сиреневом небе и беззаботно спросил:

— Где Заруднев?

Шумно фыркая, Тудвасев что-то ответил ему. Соловьев намеревался переспросить, но услышал самого Заруднева:

— Ранние гости!

Заруднев стоял на крыльце с полотенцем через плечо и тоже был в добром настроении. Ночью он спал крепко, дела у него шли в общем-то нормально. А если и были какие неприятности, он не придавал им большого значения. Он был молод, жизнерадостен, бурная прииюсская весна пьянила его.

Иван слегка подтолкнул Никанора в бок. Никанор понимающе кивнул и проговорил баском:

— Пожалуйте на чашку чая.

— Ехать надо, как договорились, — сказал Заруднев, наблюдая за Соловьевым.

— Надо, Заруднев, — поддержал Иван. Ему понравился зарудневский ответ — чоновец держит свое слово. — Посошок, как водится.

— Разве что посошок, — Заруднев спрыгнул с крыльца, звякнув подковками сапог.

— Дай-ка и я умоюсь! — Соловьев бросил на поленницу папаху и принялся засучивать рукава. — А ну! Кто польет?

Тудвасев подошел к нему с ковшом ледяной воды. Соловьев, широко расставив ноги, чтоб не забрызгать начищенные сапоги, подмигнул Тудвасеву и подставил ладони под серебристую струю. Вода щекотала его, и он повизгивал, совсем как пугливая девчонка.

Заруднев предупредительно подал ему мыло. Иван поблагодарил и принялся намыливать руки и лицо, пена клочьями слетала с них, лезла в глаза. Он мотал головой, покрякивал и подвывал.

— Воды! — крикнул Тудвасеву. — Еще воды!

Занятый умыванием, Соловьев не заметил, как сзади к нему приблизился Николай. Секунду он простоял в нерешительности, затем одним взмахом взял Соловьева в замок. Руки Ивана оказались накрепко прижатыми к туловищу. Соловьев дернулся, пытаясь освободить их, но Заруднев не отпускал, Заруднев стискивал Ивана все сильнее.

— Брось! — тяжело дыша, сказал Иван. — Это тебе не вчерашний день. Не балуй!

— Ничего, Иван Николаевич, — сжимая атамана железными клещами рук, проговорил Николай, и голос его прозвучал слишком серьезно, чтобы принять все это за невинную шутку.

Соловьев еще раз рванулся, желая выскользнуть из замка и дотянуться до нагана. Но Заруднев оказался крепче, он сжал Соловьева так, что тот стал задыхаться.

— Давай-ка вожжи! — возбужденно крикнул Заруднев, с трудом удерживая вьющегося в руках атамана.

Тудвасев бросился к сбруе. Но вожжей поблизости не оказалось. Ему попался недоуздок с веревочным чембуром. Тудвасев раз и другой обмотал им руки и ноги атаману и принялся затягивать веревку и вязать узел.

— Потуже, потуже его! — хрипел от напряжения Заруднев.

Догадливый Костя тем временем обезоружил Соловьева и забил ему в рот папаху, чтобы тот не поднял тревогу.

С атаманом управились скоро. Заруднев приказал оттащить его в баню. Караулить Соловьева поставили Кирбижекова.

— Никого не пускать, — сказал Николай. — Пусть лежит.

Никанор, ошеломленный происшедшим, рванулся было бежать, но его догнали, посоветовали стать в сторонку и помалкивать. Заруднев послал Костю за Чихачевым, а сам прошел в дом за винтовкой. Он понимал, что взять Чихачева будет потруднее, чутье у него, как у розыскной собаки. Если что заподозрит, тут же начнет стрелять или пустится наутек.