Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

В ту же минуту открылась дверь и появилась Антонида.

Она внимательно посмотрела на Марейку и, не скрывая любопытства, проговорила:

— К Соловьеву пришла? Кто будешь?

— Была заключенная, да отпустили.

— Вот и ладно, — улыбнулась Антонида. — Значит, не виноватая.

— С бандитами я жила.

— Никого ж не убила? Нет?

— Не. Я стрелять не умею.

— Вот и ладненько.

Узнав, что Марейке деваться некуда, Антонида пообещала найти ей работу в Озерной. Будет скот пасти, а может, и в лавку устроится продавщицей, а то выйдет замуж.

— Замуж я не пойду, — тихо ответила Марейка.

— Пошто так? И замужем будешь, и детишек нарожаешь.

— Не хочу детей! Не хочу! — закричала она.

В тот же вечер Антонида сводила ее в баню, а назавтра, пробежав станицу из края в край, принесла Марейке платье и пусть не новые, но годные к носке ботинки.

И снова гудела перед сельсоветом улица, запруженная людьми. Они собрались стихийно и потребовали от Гаврилы, чтобы им объяснили толком, что же произошло в станице. Долго не раздумывая, председатель поставил перед народом командира кавэскадрона Заруднева:

— Объясни, понимаешь.

Высокий ростом Николай посмотрел поверх голов и, щурясь на солнце, начал:

— Я был послан сюда на ликвидацию банды. Что она тут делала, вы знаете. Советская власть терпела банду, а терпела потому, что в ней были обманутые бедные люди. Ради них позволялось гулять Соловьеву столько времени. Но всему приходит конец.

Послышались выкрики:

— Усопшему мир, а лекарю пир. Угробили казака!

— Уж и ловко ты его!

— Не пикнул!

— Таскал волк, потащили и волка.

— Правильно, товарищ Заруднев! Спасибо вам за ваше геройство!

Лоб Николая перерезала глубокая морщина. Он еще раз оглядел весь народ и сказал:

— Я только выполнил волю народа.

Собрание загудело. Людям понравились уважительные и правильные слова командира эскадрона, но кто-то исподволь подбросил вопрос:

— Говорили о мире, а вышло убийство. Как так?

Николай не стал вдаваться в подробности, почему было принято решение немедленно покончить с бандой, он лишь проговорил убежденно:

— Какой может быть мир с десятком отъявленных бандитов? Были банды в тысячу раз больше, и все же их ликвидировали!

Руку поднял Дмитрий, стоявший у угла палисадника. Он почувствовал, что должен, хотя бы в общих словах, объяснить необходимость столь крайней меры, как убийство главарей банды. И когда Гаврила позволил ему говорить, Дмитрий сказал:

— Подтверждаю, что Соловьев хотел бежать и создать новую банду. Верите мне?

— Верим! — крикнули из толпы.

— А коли верите, так давайте вынесем благодарность товарищу Зарудневу. Голосуй, председатель!

Гаврила чего-то замешкался с голосованием, тогда поднялась жена Григория Носкова и заговорила часто и сбивчиво:

— Про Татьяну Автамоновну… энто самое… ну поясни. Знать желаем… как энто… Куды ты дел ее, председатель?

Гаврила и Заруднев переглянулись.

— Она уехала по доброй воле, — сказал председатель.

— Да как… энто по доброй? — не сдавалась жена Григория. — Пошто ей приспичило выехать? Ты, значит… милый… что знаешь, все нам открой.

— Она уехала по своим делам.

— Совсем отбыла. Таку Никанору записку оставила, чтоб не ждал, — сказала Антонида. — Конечно, плохо, что спектакли казать и детей учить некому.

— Хватит вам! — крикнул Григорий Носков. — Раскудахтались тут! А по мне, так большое спасибо товарищу Зарудневу, что он самолично пристрелил лютого зверя Пашку Чихачева! От меня спасибо, как я есть пострадавший, — и, обратясь к народу, добавил: — Так их же было вон сколько! Ну повалили. Ну сняли штаны…

— Чего там! Всыпали! — подал голос кто-то из мужиков.

— Тише вы, мать-перемать! — обозлилась Антонида. — Дайте сказать человеку.

— Ны, — Григорий многозначительно тряхнул головой. — Убралась из станицы не одна Татьяна, отец и мать ее тоже дали тягу. А как быть с пословинским хозяйством? Неужели позволим?

— Ишь, куды он гнет! Куды гнет! — кто-то сказал возмущенно. — Не сам ли поживиться решил?

— Сам не хочу, ны! А общество должно пользоваться!

— Никаноркино хозяйство!

— Доля, конечно, и Никаноркина есть. Но есть и наша, кто батрачил на Автамона. Мне лично не надо, а пошто бы не попотчевать ребятишек, как на праздник потчевали! — сказала Антонида.

— Ну это, понимаешь, по твоей части, — сказал Гаврила Косачинскому. — Поясни гражданам.

Косачинский прокашлялся и заговорил тихим, но достаточно внушительным голосом: