Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Чихачев прискакал на своем жеребце. Влетел на галопе в распахнутые ворота, увидел Тудвасева под навесом и нетерпеливо спросил:

— Где Иван Николаевич?

— У нас, — стараясь ничем не выдать волнения, Тудвасев кивнул на дом.

В это время открылась дверь и показался Заруднев. Лицо его было сосредоточенным, на правом плече стволом вниз висела короткая драгунская винтовка.

— А, Чихачев, — протянул Николай. — Раздели компанию.

Заруднев уже заметил, что помощник атамана имеет болезненную склонность к загулам. Этот за рюмку отдаст все, вплоть до последних кальсон, особенно на похмелье.

— Готов! — воскликнул Чихачев, предвкушая выпивку. Но в этот миг его глаза встретились с колючим взглядом Заруднева, и Чихачев понял, что угодил в западню.

Чихачев ударил коня шпорами и рванул повод, пытаясь выехать в улицу, но жеребец встал на дыбы, а затем взбрыкнул задом, Чихачев едва удержался в седле. Тогда помощник атамана потянулся к кобуре.

Заруднев опередил его. Он вскинул драгунку и выстрелил. Чихачев вздрогнул, качнулся назад и вылетел из седла.

— И этого в баню, — сказал Николай подбежавшему Косте. — А ты, Тудвасев, за мной!

Они размашисто зашагали по улице к новому дому Автамона. Выстрел, прозвучавший в Гаврилином дворе, вроде бы никого не обеспокоил и не насторожил. К выстрелам в станице привыкли с незапамятных времен. Не слышал его, а может, слышал, но не придал ему значения и Сашка. На лавочке у Автамоновых ворот, заложив ногу за ногу, он скучающе плевался семечками и что-то вяло мурлыкал под нос.

— Пойдем, — строго позвал Николай.

Соловьенок встал. Ему не по душе был приказной тон командира чоновского эскадрона. Сашка пока что не служит у Заруднева и не арестант, чтобы ему так приказывали. Но чувство смертельной опасности отодвинуло эту его обиду. Мелькнула мысль, что надо бежать, он коротко засмеялся и сделал шаг к заплоту, чтоб перемахнуть его и удрать.

— Куда? — окликнул Николай и выхватил наган.

Но этот крик только подстегнул Соловьенка. Сашка закричал во всю глотку и с разбегу кинулся на заплот. Однако перевалить его Сашка не успел. Зарудневская пуля ударила ему точно в сердце, и оно сжалось болью в последний раз и обмякло. Обмякло и мешком шмякнулось на землю и мертвое Сашкино тело.

Появившийся из пригона Мирген сообразил, что здесь происходит, увидел у заплота Сашку и тоже опрометью бросился бежать. Он попал сперва в огород, потом завернул в соседний двор, надеясь пересечь улицу и скрыться в прибрежных кустах.

— Сдавайся! — крикнул ему вдогонку Николай.

Первым за калитку выскочил Тудвасев. Он увидел лопоухую круглую голову Миргена за палисадником, всего в нескольких шагах от себя. Заметил его и Мирген, который выхватил из кармана наган и дважды выпалил в своего преследователя. Пуля пронзительно вжикнула у самого виска Тудвасева.

Мирген короткими заячьими перебежками повернул в проулок. Узкий — не разъехаться двум подводам — проулок выходил прямо к Белому Июсу, к мосткам, на которых станичные бабы обычно полоскали белье. Мирген нацелился сюда не случайно: всего в десяти саженях от мостков шумел тополями остров, на который Мирген и рассчитывал попасть, а там он уйдет от кого хочешь!

— Стой! — Тудвасев выскочил в проулок.

Над широким речным плесом прозвучало несколько револьверных выстрелов. Мирген, ковыляя, успел добежать до реки, здесь он и принял смерть, раскинувшись на сыром золотистом песке. Смуглая рука его все еще сжимала наган, но барабан был пуст — Мирген стрелял до последнего патрона.

Бандитов выискивали и хватали по всей станице. Они не оказывали сопротивления: растерянных, их можно было брать голыми руками. А когда Заруднев кинулся к Гаврилиной бане, чтобы убедиться, там ли Соловьев — в суматохе Соловьева могли освободить, — он увидел атамана на огороде, в крапиве. У правого уха Соловьева чернела маленькая метка от пули.

— Кто убил? — крикнул Заруднев.

Подоспел запыхавшийся Егор, вскинул подрагивающие плечи:

— Я стрелял! Соловей перекусил чембур и развязался. Дверью сшиб меня да бежать. Я крикнул ему, а он не послушал!..

— Неладно, брат, получилось, — с сожалением сказал Заруднев. — Не укараулили мы его.

К полудню трупы свезли в амбар у кладбища. Долго сочиняли и все-таки составили акт по всей форме, где подробно указывали, когда, кого и почему убили. Косачинский сказал, что, с точки зрения закона, тут все в порядке. Соловьева пристрелили, но иного выхода не было.