Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

Дмитрий отметил про себя, что Итыгин думает о Дышлакове точно так же, как и он сам. Значит, правильно, что вырвал у него из рук Автамона, добился подчинения Дышлакова себе.

Эта земля была Итыгину родной, он сердцем понимал ее нужды, по-сыновьему постоянно заботился о ней. В частности, сейчас его особенно волновало положение на золотых рудниках: все находится там в полном запустении. Заработают рудники — полегчает жизнь у рудничных рабочих, которые сейчас в большинстве своем и голодные, и босые, и нагие. Если будет у приисковых рабочих кусок хлеба, их уже не заманить в банду.

Итыгин производил впечатление человека ищущего, смелого, решительного. Он знал, чего добивается, он жил среди этих простых людей, и их стремления были близки ему, они служили Итыгину компасом в его убеждениях и поступках. К тому же он был образованным человеком и знал не только ту грамоту, которой учили его в школе и семинарии, а и грамоту жестокой борьбы за народную свободу.

Не случайно врал трусливый бай Кабыр, что Георгию Итыгину колчаковцы предлагали важный пост, видно, ложь была на руку баю, что вот, мол, почитаемый в степи учитель от высокой должности отказался и все потому, что не хочет сотрудничать с русскими.

Итыгин как бы прочитал эти мысли Дмитрия и сказал:

— Есть в Чебаках любопытная пара — братья Кулаковы. Националисты. Особенно старший, Никита.

— Знаю. Они уже в банде.

— Значит, сторговались с Соловьевым? Что ж, в этом есть своя логика. — Итыгин снял овечий треух и вытер им потную голову, бритую наголо. — Ну и зверь Никита! Вот уж зверь!.. Был в Чебаках один рудничный компаньон, немец, Артуром Артуровичем звали. Еще до революции собрался строить мельницу на реке, а Никите это почему-то не поглянулось. Так вскоре нашли немца у Талого ключа с восемнадцатью ранами на теле. С восемнадцатью! Каково?

— Не судили Никиту?

— Что ты! Кому Кулаковы угрозами рот заткнули, кому — взятками.

Итыгин долго молчал. Дмитрий не мешал ему думать.

— Эх, сдался бы Соловьев! Сложил бы оружие! — наконец сказал Итыгин.

— Добровольно не сложит.

— Как-то убедить надо, что дело его конченое, обреченное, без перспектив. Выйти бы на переговоры с Соловьевым, эх-ма! И — терпение, командир.

Они расстались друзьями. Итыгин обещал заглянуть в Озерную, он помнит тамошнюю учительницу, толковая девица. Если б его насовсем отпустили в Хакасию, но пока не пускают, а жаль.

Всю обратную дорогу Дмитрий ломал голову над возможностью переговоров с Соловьевым. Для начала послать в банду кого-то из хорошо знакомых атаману людей. Может, у Соловьева есть в станице друзья? Да, конечно, есть! Дмитрий слышал, что с Соловьевым, в одной с ним сотне, служил Григорий Носков. И это ничего, что атаман рассердился теперь на Григория и решил его припугнуть. Всякое бывает между дружками. Впрочем, это даже лучше, что было такое письмо. Григорий может сказать, мол, послушался соловьевского совета и явился к нему.

— Но пойдет ли Носков добровольно в бандитское логово? Захочет ли рисковать своей жизнью? Неизвестно, как еще посмотрит на его парламентерство атаман Соловьев. Не вздернет ли Григория на первом суку?

В раздумьях и сомнениях вернулся Дмитрий на мельницу. Сюда же стали подъезжать и другие участники погони за бандитами. Намотавшись досыта в седле, командир взвода явился хмурый, доложил угрюмым, усталым голосом:

— Проскочили — и пера не оставили. Попались три подводы и все порожняком.

Костя сказал, что у дальнего брода через Белый Июс, на самом спуске к воде, встретили подводу — двое мужиков и мальчонка. И тоже — никаких признаков муки. Даже припорошенные инеем прибрежные кусты прошли и осмотрели. Да и так видно, что мужики не из бандитов, по хворост в тайгу поехали, топоры при них и двуручная пила.

Группа, посланная Дмитрием в сторону тайги, доехала до Чебаков. Она остановила пять подвод, обыскала путников, но ни муки, ни оружия не было. Предположили уж, что муку могли увезти верховые бандиты. Но в подтаежных улусах и селах никто не видел незнакомых людей с мешками в седлах.

И вдруг Дмитрий вспомнил, как Егор Кирбижеков сказал, что в одном месте характер следа изменился. Сперва была груженая подвода, затем стала порожняя. Не значит ли, что бандиты сбросили мешки с мукой где-то по пути? Действительно, днем ворованное увезти трудно, они и спрятали его до следующей ночи. Но где? Где бандиты нашли такой тайник? Зарыли в землю? Но остались бы хоть какие-то следы. Бросили в реку? Зачем? Впрочем, почему бы не бросить! Мука погибнет? Конечно, но не вся — часть муки намокнет, однако остальная должна быть сухой.