Анатолий Чмыхало - Седьмая беда атамана

— Ложись, парень! — зычно крикнул ему Иван.

Мальчишка задыхался от бега, но упорно продолжал бежать к реке. Вот он обогнул кряжистую лиственницу, вильнул чуть вправо и свалился в блестевшую на солнце чащу. Затем его вихрастая голова мелькнула меж стволов далеко внизу и на этот раз скрылась в кустах совсем.

А в стороне ближней согры трещали сучья под чьими-то ногами, доносилась возбужденная мужская речь. Соловьев прикинул: это на тропе, там распадок переходит в равнинное, болотистое густолесье.

Затем из лесной чащи вышли трое: сперва дозорный, за ним егерь Иваницкого Мурташка, замыкал шествие незнакомец с лицом, сплошь заросшим черными и седыми волосами, он шел устало, еле передвигая ноги, обутые в смазные крестьянские сапоги.

— Здравствуй, Соловьев! — оживился он, ускоряя шаг и щурясь от пронзительного солнца.

Атаман сразу узнал прибывшего: это был поручик Макаров, с которым он встречался в Ачинске. Поручик с той поры мало изменился, у него тот же взгляд запавших глаз, тот же почтительный короткий наклон головы. Только внешний вид офицера был крайне запущен. От толстовки остались одни клочья, брюки тоже были изрядно поношены, мокрые от пота волосы жалкими сосульками свисали на уши.

— Принимай, батенька мой, — заключая Ивана в объятия, глухо сказал поручик.

Нестройная шеренга таких же обросших грязью и волосами людей с карабинами и винтовками, гулко переговариваясь, вышагнула из-за деревьев, а чуть погодя прибывшие уже обнимались и на радостях целовались с соловьевцами. Весело попыхивали трубочки и самокрутки, заводились оживленные рассказы о приключениях прошлой осени и зимы, когда отряд Макарова не сумел пробиться в Прииюсскую тайгу и вынужден был зимовать тоже высоко в горах — как выяснилось, всего в тридцати верстах от зимовья соловьевцев.

Слухи об этом отряде были сильно преувеличены, в нем насчитывалось всего около двадцати человек. Что же касается оружия, то оно было у всех, но патронов не хватало — приходилось лишь по дюжине на стрелка. В прошлом году возили с собой пулемет «гочкис», да опять-таки из-за нехватки патронов пришлось бросить — закопали в болотистой тайге за Божьим озером; конечно, при необходимости можно и отыскать.

Под распахнутым окном, тычась в стеклянные шибки, монотонно гудел шмель. Иван сосредоточенно грыз ногти, слушая Макарова и стараясь не пропустить ничего из сказанного им. Изредка Иван шумно вздыхал все от того же внутреннего напряжения. Перед Иваном на столе стояла кружка с заваренным смородиной чаем, но он не касался ее.

А Макаров, разомлевший от тепла, катал по столу шарики из вяленой конины, бросая их в рот, да крупными глотками отхлебывал свой чай. Время круто обошлось с ним: он сильно выхудал, стал еще сутулее и вроде бы поуже в плечах. В глазах его то вспыхивали, то гасли болезненные, размытые огоньки.

— Меня не пугает ни кровь, ни смерть, — протягивая слова, говорил он. — Самое страшное в теперешней жизни — ее крайняя неустойчивость. Отсутствие твердых установлений. Если хотите — принципов. Людьми руководит одна лишь месть. Месть — и более ничего. Никто не хочет ни в чем разобраться, никто не хочет тебя понять.

— Так оно и есть, — согласился атаман.

— Диктатура, Соловьев, диктатура. Пролетариев вселяют в роскошные дворцы, крестьянам отдали чужую землю.

— Все жить должны, — сказал Иван.

Настя из-за атамановой спины услужливо подлила Макарову чаю. Она светло улыбалась, ей было очень приятно, что Иван встретил образованного дружка с подмогой, дружок, как видно, все понимает. Теперь Ивану будет полегче управляться с такой-то немыслимой оравой мужиков, а то ведь измотался весь, особенно последние дни.

— Все? Так почему же они загнали тебя в тайгу?

— Ожесточились, значит.

— Об этом я и говорю, Соловьев. Классовая месть.

Макарову нравился веселый таежный домик. Жилье нетрудно было привести в порядок, подштукатурить и побелить изнутри и жить здесь постоянно, ни с кем более не встречаться, кроме этих вот милых гостеприимных хозяев. Но это была несбыточная мечта. Не сегодня, так завтра большевики пронюхают, где Соловьев, и настырно, как блохи, полезут сюда. Они еще не сыты кровью, пролитой в гражданскую, им нужно полакать теплой крови поручика Макарова, о господи! Тошно-то как!

За столом должен был присутствовать и казачий сотник, прибывший с макаровской группой, но он оказался на удивление нелюдимым, желчным: сослался на нездоровье, еще что-то отрывисто буркнул себе под нос и ушел отлеживаться в балаган. С тем не очень разговорчивым, упрямым сотником не раз уже схватывался в споре Макаров. Нелады у них начались осенью, когда сотник по неизвестным заснеженным перевалам, по нехоженой целине и без проводника хотел идти в Монголию и настойчиво звал туда всех. Он обыкновенный идеалист, он никогда не учитывает реальной обстановки.