Андрей Лещинский - Причина смерти

Глаза Балиха обратились налево, и там стояла в нагой красоте, усыпанной драгоценностями, блудница Шамхат. Она стояла на носках босых ног, вытянувшись прекрасным телом, камни пылали в ярком огне светильников, белая кожа мерцала их радужным светом, правая рука была согнута, прижата к груди, прижата ласково, без силы и давления, как будто сила и вес были утрачены этой женщиной, державшейся на двух пальцах ног чудом волшебства. Кисть руки стремилась вверх, указывая на что-то в чёрном небе, её застывший порыв продолжал лёгкий золотой цветок лотоса, магический жезл, знак неподвижности и смерти. Левая рука была устремлена вперёд и немного вверх, вытянутой кистью указывая на замершего актёра в бычьей маске. Жест пронзал пространство, он сиял в смеси тёмной ночи и яркого света бледной радугой, опасным и несомненным знаком грядущей беды, суть знака Балих прочесть не смог, и неясно было, кто написал его — сама Шамхат или тот, в чьи руки она предала себя. Шамхат склонила голову вниз, он понял, что блудница знает, что должно произойти, и не желает быть свидетелем события. Она тоже спала с открытыми глазами, в сонном оцепенении замерли остальные.

Светильники горели очень ярко, их огонь достигал небес, багровый отблеск освещал сцену непривычным верхним светом. Общее оцепенение тихо и вязко поглотило его порыв, он почувствовал, что тоже засыпает, взгляд, привлечённый небом, обратился вверх, желая зреть искусственный свет на облаках, тихо затмивших луну и звёзды. Мысль текла медленно, но голова была ясной, он не сразу, но отчётливо понял, что ошибся, мерцание лампад не освещало небо, горевшее собственным багровым светом, трепетавшим, как волны неведомого огненного моря, в круглом разрыве неожиданных после жаркого дня плотных туч. Вокруг огненного круга на облаке, на нижней его части, поменяв верх и низ местами, увеселяя себя роскошными яствами и обильными возлияниями, возлежали пирующие боги. Бессмертные были властны над силами природы, но всё же предпочитали не спорить с основами мироздания. Их поведение было чрезмерно странным, странным было и то, что расстояние потеряло привычную определённость: Балих измерял глазами огромность расстояния, обозначенного отделявшими его от пира богов, излучавшимися из разрыва столпами красного огня, и при этом в подробностях видел их одежды, лица и жесты. В медлительном спокойствии он обвёл глазами магический круг, удивляясь, но не волнуясь, узнавал знакомые лики шумерских богов, египтян со смуглыми гибкими телами, умными внимательными глазами и головами животных, грубоватых и чувственных критских владык. На менее почётных местах, подальше от волн пламени, возлежали безобразные в уродстве и в красоте бесчисленные варварские божки, немыслимые в этом собрании эламские боги, чёрные, рогатые, с длинными хвостами и раздвоенными копытами, безусловно, ни один смертный никогда не видел подобного сборища, да и вообразить этих сильных и ненавидящих друг друга бессмертных на мирном пире не мог никто, и вся эта компания, в которой многие лежали на спинах, чтоб виднее было, уставилась на Балиха, явно ждала чего-то, и он ясно понял, что они собрались не случайно, знают, что должно сейчас произойти, и ждут этого события в жадной надежде редкого зрелища.

Он ощутил поток похотливого любопытства, вульгарной сосредоточенности на собственных ощущениях, ему стало гадко, никогда он не унижал себя такой пошлой самозабвенностью, глаза спустились с облачных высей в мир людей. Со зрением что-то произошло. Балих глядел прямо перед собой, но видел застывшего воина, Быка, Шамхат и Гильгамеша, которые располагались с разных сторон от него и не могли быть видимы его оцепенелыми глазами. Крепко спали люди, Балих сквозь тяжесть покоя ощутил, что спит, как они, глубоким мёртвым сном, что мысль, хоть и не покинула тело, но обрела самостоятельные возможности, он услышал мёртвую тишину застывшей площади, не нарушаемую ни биением сердца, ни звуками дыхания, и понял, что время остановилось. Лица царя и блудницы были видимы одновременно, его ужаснуло выражение покорного покоя, знания грядущих событий и несокрушимого достоинства. Они бесспорно знали, знали боги, кажется, знали даже печальные статисты — Бык и воин, лишь Балих вступил в этот узел событий в наивной вере в непрерывность обыденности.

Он вынужденно умозаключил, что событие, которого все ждали, о котором знали все, кроме него, это всего-навсего убийство Быка, на которое его толкало тяжёлое дыхание, чей-то или Чей-то недружественный дар. От него ждали, что, обезумев от недостатка воздуха, тухлой крови и злых мыслей, он совершит эту недостойную оплошность, которая имела неведомую ему значимость, собравшую замерших от любопытства богов, остановившую время и подавившую всегда необоримую волю Гильгамеша.