Андрей Лещинский - Причина смерти

Шамхат танцевала в тишине, бесспорной на фоне гула нижних ярусов, медленные движения её прекрасного тела, сосредоточенный взгляд и задумчиво опущенное к фиолетовым плиткам лицо сочетались со страстью, обвивавшей блудницу, собиравшей на своём невидимом, но несомненном ореоле взгляды присутствовавших, обездвиживая их и отделяя от многообразия мира людей. Балих сидел на троне, смотрел на недоступные ему красы, и мозг его, лишённый свежего воздуха, наполнялся тухлыми тяжёлыми мыслями и неумной злобой.

«Почему не приходит ко мне? Все годятся ей, кроме меня! Сейчас ляжет с этим Быком, а кто он? Низший из низших, почти раб, ничего, кроме фаллоса, у него нет, а она! Всё с тем же задумчивым лицом, сосредоточенным взглядом примет его, потом начнёт стонать, извиваться, страсть овладеет ею, окрасит щёки и губы, место юной невинной жрицы займёт распалённая храмовая проститутка, изнывающая от похоти, впитывающая обильные потоки семени и оскорбляющая этим достоинство его, могучего и желанного каждой женщине Балиха».

Оскорбляли его все: и недостойная блудница, и прислужники, потешавшиеся неприметно над его позором, и Бык, чей напряжённый фаллос нагло торчал на фоне неба и бесстыдно указывал на прекрасное блудливое лицо Шамхат, и воин, глупая обезьяна, передразнивавшая царя, и сам царь, устроивший идиотский ритуал и заменивший грозное и справедливое убийство злодея смешным тыканьем копья в давно уже мёртвую кожу.

Балих ощутил прилив порченой крови к голове, родивший ярость и бешеное желание смерти. Он понял, что пришло время, что он должен явить свой гнев и великую мужественность недостойным зрителям. Сейчас он встанет с трона, прервёт немощный ритуал, возьмёт у жалкой козявки копьё, поразит похотливое чудовище и восторжествует над этими жалкими гордецами — царём и блудницей.

Он встал, ярость бушевала в крови и давила изнутри, снизу вверх на кости черепа, он медленно, подчиняясь этому давлению, выпрямился, поднял голову и направился к воину, который, как ему подлинно было известно, не мог нарушить неподвижность, установленную законом игры. Короткий путь пересекал невидимую линию, соединявшую Гильгамеша и Шамхат, он сделал шаг, на этой линии было что-то, какой-то поток, неслышный, невидный, наверное даже несуществующий, но вызвавший желание повернуться и взглянуть на царя. Он захотел повернуться и увидеть, сознание сперва не заметило этого желания, потом он сделал ещё один медленный и краткий шаг, понял, что хочет взглянуть направо, напрягся и почувствовал слабое, но несомненное давление на правую ногу: чья-то воля толкала её, заставляла сделать ещё один шаг, ещё приблизиться к воину, его копью, смерти Быка, крови и торжеству безумия.

Тот, кто вёл его всё это время, слегка перестарался. Достаточно было затруднённого дыхания и тяжёлой крови. Намёк на то, что он несвободен, что кто-то, кто бы им ни был, пытается навязывать ему не только поступки, но и мысли, вызвал в его груди удар истинной, не выстроенной чужим злоумием, ярости. Мозг встряхнулся, стал выталкивать испорченную кровь и испорченные чужие мысли, первым пришло понимание того, что убийство не приведёт к торжеству. Балих ясно увидел, как будет стоять потный и растерянный над мёртвым актёром, который не посмеет даже отклониться от пути копья и, в отличие от истинного Быка, примет несправедливую смерть до совокупления и не получит в последние мгновения жизни предписанного правилами удовольствия.

Балих испугался того позора, на который его толкали, его пронзила жалость к Быку и к самому себе, затем он понял, что ничего, собственно говоря, ещё не произошло. Конечно, ему не полагалось вставать во время игры, но это была мелочь, бесспорно вызванная нездоровьем, объяснимая и несерьёзная, его сан покрывал всё значением его воли, покорное безмолвствование было уделом свидетелей, и мудрая снисходительность даром царя.

Балих усилием облегчённого мозга порвал последние путы чужой воли и прояснившимся взглядом обвёл площадку. Уже совсем стемнело, было очень тихо, он разглядел силуэты царя, игроков, ближайших прислужников, подумал, что его движения вообще могли не заметить, не вернуться ли ему назад, но тут бесшумно, мгновенно и светло вспыхнули сотни чаш с маслом, установленных на лестницах и террасах зиккурата. Люди так сделать не могли, невозможно в темноте одновременно зажечь многие светильники, это бог или боги вмешались и осветили сцену, оттого и масло горело ровно, очень ярко и без потрескивания. Всё стало видно. Направо от Балиха на высоком троне, замерев и на вид страшно состарившись, восседал Гильгамеш. Его обычная нагота была укрыта тяжелыми золототкаными ризами, они покрывали его многими слоями, обширным убором венчали чело, укрывая волны волос и оставляя видимым лишь лицо, расслабленное, невыразительное, с полузакрытыми глазами и длинную, вмиг поседевшую бороду. Царь спал, но взор его озирал сцену, и Балих понял, что Гильгамеш зрит сквозь дрёму и видит всё единым разом и до мелочей.