Андрей Лещинский - Причина смерти

Конечно, Балих мог бы нарушить запрет, пересечь черту и войти в город. Он мог бы сделать это ночью, его никто не караулил, он мог бы сделать это днём, он был достаточно силён и обладал неведомым здесь умением, он узнал бы многое, но нарушил бы то, что нарушать нельзя. Здесь не знали, кто он, это было странно: переписка между шумерским и критским дворами была не слишком оживлённой, но регулярной, это следовало понимать так, что в чьи-то планы не входило его опознание людьми Крита, никто не узнал обитателя дома беглецов, но приняли его с благородной сдержанностью и щедрой заботливостью, и он был обязан хозяевам земли не меньшим благородством.

На роще тоже был запрет, но здесь-то Балих никому не был обязан благодарностью. Его изгнание было общим решением богов, а роща принадлежала Великой, только ей одной, и в это утро Балих решил взглянуть на владения Богини. Опасности он не ждал и не боялся, запреты Богини часто нарушались в Шумере. Конечно, здесь многое было по-другому, слишком далеко был Гильгамеш, книги с заклинаниями; наверное, рисковать не следовало, но, с другой стороны, желание могло быть знаком возможности, место ожидания очищения тоже было указано у самой рощи, Балих вошел в неё, не чувствуя страха.

Он шёл по обочине, чтобы не осквернить тропу чистых, вошёл в рощу несколько сбоку, между окончанием дороги, по которой процессии провожали царицу, и Кератой, пошёл, не спеша, удивляясь столь отличной от шумерской природе. В сухой пыли росли огромные сосны, обломки скал в рост человека глубоко вдавились в грудь земли, впереди чернели верхушки высоких кипарисов.

Становилось жарче, но журчание Кераты обещало близкую прохладу. Балиху показалось, что между ним и рекой мягко и тихо скользнуло что-то, он оглядел деревья, дорогу, теперь он шел прямо по ней, нигде не было знаков опасности и угрозы, он продолжил путь, ему хотелось дойти до кипарисов, чьё расположение ясно обозначало жилище, так сказать, сельский приют Великой Богини. Стало ещё жарче, запели цикады, ему захотелось пить, взор ткнулся в приречные кусты и деревья в поисках прохода, заметил ещё шевеление, и вдруг Балих понял, что перед ним в дважды тринадцати шагах стоит молодая женщина. Она стояла к нему боком на длинных, мощных и мускулистых ногах, торс, более пригодный для атлета, был развёрнут в сторону Балиха так, что напряглись могучие мышцы под гладкой орехового цвета кожей. Сильные руки были отведены назад и вниз, указывая на прохладную тень под ветвями деревьев и кустов. Странно смотрелись на этом теле две маленькие груди, как бы прилепленные в нарушение первоначального замысла. Лицо поразило Балиха — это было лицо юной девушки, невинной, доверчивой и нуждающейся в защите. На женщине не было покровов, лишь венок из ветвей ивы, ожерелья из цветов, гирлянды ветвей на бёдрах, ногах и руках. Балих ещё взглянул на прекрасное лицо, сосредоточенно и жёстко, как делал это дома, всмотрелся в знаки, различимые в глубине прозрачных невинных глаз, и прочёл там список таких пороков и преступлений, что благодушие оставило его, и он замер, поражённый встречей.

Первая дурацкая мысль была, что на Крите так выглядят жёны земледельцев. Он не успел додумать эту чепуху до конца, как понял, что перед ним дриада, слабая богиня одного дерева или всей рощи, прислужница Великой, что-то вроде управляющей домом или его частью. Он узнал её не сразу, потому что в Шумере дриад не было. Когда-то Инанне прислуживали богини источников, воздуха и пламени, а потом сила Гильгамеша и мудрость Балиха изгнали этих злых и опасных нелюдей из страны. Он стоял без страха, скорее в недоумении, и услышал тихий, страстный и явственный шёпот на понятном, но неизвестном ему языке; впрочем, тренированный мозг немедленно классифицировал его как очень архаичную и примитивную версию критского:

— Юноша, милый, красивый и славный. Приди, обниму, ляжем в тени. Не бойся, откройся, спеши ко мне, обними крепко и с любовью.

Отговорив, нимфа плавно, медленно и бесшумно скользнула вперёд, её рельефный торс изгибался при каждом шаге, она раскинула руки в стороны и вверх и вот уже стояла перед Балихом, умоляюще глядя на него невинными глазами, готовая заключить его в объятия руками, надувшимися от бугров напряжённых мышц.

— Я сильный, не трогай, уйди, не хочу, — начиная сердиться, ответил Балих и услышал многие звуки, шедшие из крон деревьев, из цветов, из воздуха, отовсюду.

— Он сильный, он хочет, он полюбит тебя, сестрица, — голоса были недобрыми, похотливыми, они еле сдерживали издевательский смех. — Полюбит тебя, потом меня, и меня, и меня… Если он правда сильный, его надолго хватит. Да, сильный, видишь, какой злой, не боится…