Андрей Лещинский - Причина смерти

Голоса пели, шептали и бормотали, Балих стоял без страха, но и без сопротивления, и тут дриада сделала последний шаг и схватила его твёрдыми пальцами. Балих был силён, очень силён, но в хватке богини не мог шевельнуться. Ему была очевидна необходимость отпора, но он не понимал, что делать, его знания не говорили ему, как сопротивляться похотливым нимфам. Он умел беседовать, договариваться и воевать с богами неизмеримо более сильными, чем эти порождения плесени и гнилых листьев, и теперь недоумевал, пленённый богиней настолько ничтожной, что не только стену Урука, но даже ограду дома рабов на самом отдалённом урукском поле она не посмела бы преодолеть. Минос, бессильный перед старшими богами, легко справился бы с дриадой. Он мог отогнать её подходящим заклинанием, мог поспорить с ней силой оружия, мог, если бы она возбудила желание, удовлетворить её похоть, да так, что она, а не он, запросила бы пощады. Простой критский земледелец мог бы погибнуть в объятиях богини, а мог стать её любимцем, отцом её детей, завоевав то счастье, которое она могла дать. Балих стоял в растерянности, ощущая твёрдые и гибкие пальцы на теле, чувствуя нарастающее, противное ему возбуждение, и, не зная, что делать, начал читать те самые стихи, которые когда-то Гильгамеш промолвил домогавшейся его Инанне и которые недавно были повторены на фиолетовой вершине зиккурата.

При первых словах истинного языка, которым бесспорно был царский шумерский, объятия дриады ослабли, она оставила Балиха, отступила на несколько шагов, стала быстро и страшно изменяться. Листвяные гирлянды поползли в стороны, удлиняясь, вытягиваясь и теряя листья. Через краткое время осталось лишь изумлённое, невинное, страдающее лицо, из которого, не касаясь земли, рос толстый пук гибких скользких ветвей, уходивший назад и вверх над верхушками деревьев, он рос в длину очень быстро, концы ветвей ушли в небо, Балих понял, что это не ветви, а змеи, что голова у них одна, а хвосты скоро достигнут конца мира. Голова пока что оставалась прежней, она висела в воздухе и шептала Балиху:

— Ну зачем ты так, красивый юноша? Теперь я знаю, кто ты. Я ведь хотела только любви и радости, нам было бы хорошо под сенью сестёр на груди матери. За что ты исторг меня из этого мира? Назвал бы своё имя, и я бы оставила тебя, злобный герой. Я ухожу, и пусть моё слабое проклятие добавит хоть немного горя твоей ужасной жизни.

Бесконечность замкнулась, хвосты змей острыми шипами вонзились в прекрасное лицо, их тела образовали бешено вращавшееся колесо уменьшавшегося диаметра. Вот показалась верхняя часть обода, вот он мелькнул на уровне глаз Балиха, вот колесо стянулось в точку, невидимую глазу, но продолжавшую стремительное вращение, в которое стала вовлекаться близрастущая трава, песок, воздух, всё исчезало в этом невидимом пятне, движение земли стало подбираться к ногам Балиха, теперь ему стало страшно, это слишком напомнило некоторые восточные пророчества о конце мира, он сдержал страх и произнёс заклинание, которое теоретически было выведено нагими мудрецами на краю света из их собственных странных размышлений, сообщено Балиху одним из носителей этой тайной мудрости, и которое никогда никому не было нужды применять. Он с трудом заговорил на языке настолько далёком и древнем, что почти никаких следов его не осталось в памяти людей, и ни один из нынешних языков не звучал в воздухе Земли, когда жило племя, для которого этот язык был родным:

Заклинание немедленно сработало, видно, восточные мудрецы умели читать сложные знаки, вращение прекратилось, дрожащий воздух успокоился, Балих увидел небольшую круглую площадку без растительности, абсолютно чёрную и гладкую, в центре которой сидела отвратительная жаба. Балих испугался, он не хотел совсем ссориться с местными богами, захотел помочь безобразному существу примириться с существованием и прочел ещё одно заклинание из тех же восточных запасов:

Жаба укоризненно взглянула на Балиха и медленно зашагала к Керате, возможно, призванная богом Савитаром для омовения.