Сергей Жадан - Интернат

— Быстро, — говорит он малому. — Быстро, идём.

Малой удивляется его голосу — сухому и требовательному, удивляется, но не возражает: идём так идём. Выключают фонарик, выбираются на улицу, проскальзывают за ворота, растворяются среди деревьев.

Все одинаковые, повторяет Паша, быстро двигаясь в темноте, все. Среди его знакомых — точно все. Все как один.

Паша вспоминает позапрошлый сентябрь, первую неделю учёбы, ещё по-летнему солнечный день, ленивое перекатывание солнца над шиферными крышами станции, тёмно-рыжие, как мокрый кирпич, вереницы вагонов, прокатывающиеся за сухой сосновой аллеей. Ученики возятся в палисадниках вокруг школы, убирают территорию, рубят старыми заступами живой степной бурьян, забивающий собой землю. Поодаль, на спортивной площадке, младшие тоже что-то сгребают, собирают, проявляют активность. Для учителей хороший повод погреться на солнце. Паша стоит в своём кабинете, открыл окно, ловит тёплый, горьковатый от дыма воздух, сонно наблюдает за детьми. При детях надзирателем Вадик, трудовик, можно сказать, Пашин приятель — в рабочих джинсах и тёмной рубашке, нервный и невнимательный. Детей он не любит, особенно этого не скрывая. Дети его тоже не любят и тоже ничего не скрывают. Дети вообще ничего не скрывают. Всеобщее образование и придумали, чтобы их от этого отучить. Старшеклассники не столько работают, сколько друг другу мешают: мальчики стараются один другого перекричать, девочки смотрят на это с плохо скрываемым восхищением. Пацаны из одиннадцатого прессуют Димку из депо — худого, с неразвитыми плечами, с жёлтыми нечёсаными волосами. Димка плохо учится, плохо одевается. Даже говорит плохо. Вот они его и достают. Используют, как боксёрскую грушу. К чести его, он пробует давать сдачи, как-то механически, без энтузиазма, отбивается, открикивается, но на него одновременно наседает четверо или пятеро, так что шансов никаких. Паша понимает, что всё это заходит слишком далеко: с Димки уже стащили башмак и теперь пытаются его, то есть башмак, забросить на печальный сентябрьский клён, но вмешиваться не хочется. В конце концов есть трудовик, это его ответственность, пусть сам разруливает. А трудовик стоит, привалившись к столбу, покуривает, и заметно, насколько ему всё равно, что с ними со всеми будет. Пусть хоть поубивают друг друга. Тем более что именно этим они и занимаются. Валят Димку в цветник и начинают закапывать. Лезвие заступа взблёскивает на солнце. Нужно вмешаться, думает Паша, но не вмешивается. И Вадик, трудовик, тоже не вмешивается. И вот заступ таки попадает Димке прямо по черепу, звучит глухой стук металла о кость, и затем — отчаянный, неудержимый, страшный рёв: Димка лежит в полувыкопанной могиле и свирепо размазывает по лбу кровь, а кровь заливает ему глаза, ослепляет, смешивается с землёй. И уже тогда трудовик бросается к нему, разбрасывает старшеклассников, как щенят, хватает Димку, тащит в класс. И остальные учителя тоже сбегаются на рёв раненого, и Паша тоже прибегает, крутится, мечется, что-то подсказывает, всем мешает.

Потом было родительское собрание. Оказалось, что отца у Димки нет. Вообще-то есть, но на собрание он прийти не может — сидит. Пришла мама, устроила скандал. Школьники молчали, отмораживались. Педагогический коллектив тоже почему-то начал отмораживаться: заговорили все сразу, сначала винили самого потерпевшего, потом винили старшеклассников, потом досталось и маме, мол, не так воспитывает, не уделяет достаточного внимания. Паша хотел взять слово, рассказать, как всё было, но не взял, не рассказал — поднялся, вышел на крыльцо, закурил. За ним вышел трудовик. С-с-сука, сказал, очевидно, про маму Попросил закурить. Последняя, ответил Паша. Трудовик расценил это как приглашение — полез в пачку, выловил последнюю сигарету, быстро выкурил, пошёл назад, ругаться. А Паша после этого бросил курить. Совсем.

Полтора года назад. Всего лишь полтора года. Спокойные времена, размеренная жизнь. Ещё полтора года назад Паша ходил на работу, вечерами и на выходных занимался репетиторством, на жизнь вполне хватало. Закупался в се- кондах и оптовых магазинах, со стороны могло казаться, что хорошо одевается. Хотя на самом деле куртка на нём ношеная. И ботинки он купил бракованные, пришлось отдавать в ремонт. Но фирменные. Простоватый телефон, китайский рюкзак. Ничего другого ему, по большому счёту, и не нужно. Марина одевала себя сама. В рестораны они не ходили, ну, просто не было на станции ресторанов.