Сергей Жадан - Интернат

— Вы куда? — сипит низким сорванным голосом.

— Где Валера? — Паша не понимает, кто это, как с ним разговаривать.

— Какой, блядь, Валера? — нервно сипит гном.

— Физрук, — подсказывает Паша.

— Увезли вашего физрука, — гном хочет протиснуться, но Паша не отходит.

— Куда увезли?

— В госпиталь, — поясняет гном.

— А что с ним?

— Порезали его.

— Кто?

— Я ебу?! — не выдерживает гном. — Взяли и порезали. Приехал автобус — погрузили, повезли в госпиталь.

— А где все?

— Да разбежались все, — зло проговаривает гном. — И вы идите отсюда, неспокойно тут.

— А макароны куда? — спрашивает малой.

Паша тоже хочет спросить про макароны. Но не успевает — гном больно толкает его в локоть, протискивается своим животом и бежит в сторону парка. Паша думает броситься следом, но малой удерживает:

— Куда ты? — шепчет. — Оставь его в покое. Пошли отсюда.

— Как пошли? — не понимает Паша. — Нужно зайти, посмотреть, что там.

— Там никого нет, — настаивает малой. — Тебе же сказали.

— Что ты его слушаешь? — убеждает Паша. — Нужно зайти. Вдруг там кто-то остался.

— Нет там никого, — настаивает малой.

— Что с тобой? — спрашивает его Паша.

— Всё нормально, — отвечает малой. — Там никого нет, пошли отсюда.

Боится, догадывается Паша, испугался гнома с макаронами. Господи, что я от него хочу — ему ещё четырнадцати нет. Ясно, что боится.

— Саш, — говорит Паша спокойно, как будто всё в порядке, — нужно зайти, вдруг там кто-нибудь остался.

— А если там кто-то их этих? — спрашивает малой. — Из местных, — добавляет.

— Ну а если там Нина? Или ещё кто-то из ваших? — настаивает Паша. — А мы уйдём и даже не посмотрим.

— Ну а если они ушли? — допускает малой. — Если Валеру правда забрали в госпиталь?

— Не верю, — Отвечает на это Паша. — Пока сам не увижу — не поверю.

Малой думает.

— Ладно, — говорит, — пошли. Только тихо.

Открывают ворота. Те пронзительно скрипят. Паша замирает на мгновение, но всё же входит во двор. Малой идёт след в след. Минуют главный корпус, подходят к спортзалу. Темно, тихо, дверь вовнутрь открыта. Паша осторожно заглядывает. Включает фонарик на мобильнике. В спортзале натоптано: отчётливые следы армейской обуви, широкий грязный след, как будто вытаскивали мешки с цементом. Паша уже подозревает недоброе, быстро проходит коридор, бежит в подвал. Забегает в первый бокс. Разбросанные вещи, скомканные простыни, раскиданные маты. Собирались в спешке, бросая одежду, личные вещи. Даже зубные щётки стоят аккуратно в сухой кружке. Паша вбегает в третий бокс, Сашин. Спальник исчез, книги остались. Книги их не интересовали. Выбегают наверх, идут в столовую. Заходят, осматриваются. Посуда разбросана по полу, потоптанные металлические миски, гнутые вилки. В углу, где лежали продукты, пусто.

— Чёрт, они всё вынесли, — говорит Паша.

— Кто? — спрашивает малой.

— Ну эти, местные. Ну не суки, а?

— А что ты от них хотел? — говорит малой. — Они Нину ненавидят. Давно бы сожгли тут всё, если б не боялись.

— Ну уже не боятся, — предполагает Паша.

— Ага, не боятся, — соглашается малой. — Паш, — зовёт он вдруг.

Причём зовёт таким голосом, что Паша сразу же срывается и подходит к нему. Малой смотрит в угол, Паша перехватывает его взгляд. Холодная буржуйка, перевёрнутый стул, затоптанные газеты с пятнами уже застывшей крови. И пальто вверху. Паша поднимает мобильник выше, подсвечивает. Несколько пулевых отверстий в сукне, едва заметных, нужно приглядеться, чтобы заметить. Паша подходит, дотрагивается до пальто. Оно так и не просохло. Считает следы от пуль. Насчитывает четыре.

— Зачем они это сделали? — спрашивает малой чуть слышно.

— Не знаю, — отвечает Паша. — Не знаю.

— Они его убили? — допытывается малой.

— Наверное, — отвечает Паша, — наверное. Никого не жаль, — говорит он, засовывая мёртвые пальцы в дырявое сукно. — Никого.

Сердце сжимается, он чувствует, как в голове становится мутно, его слегка ведёт. Пытается прийти в себя. Такое ощущение, будто внутри у него второй день сжимается пружина — большая, холодная, стальная. Сжимается всё это время, ежеминутно, ежесекундно. Сжимается до конца, до края. Сжимается, давя на грудь, не позволяя дышать, перекрывая воздух. И вот когда дышать совсем уже нечем, когда грудь начинает неметь от недостатка кислорода, Паша мысленно, медленно, не спеша считает, десять девять восемь семь шесть пять четыре три два один Всё.

Пружина резко распрямляется, больно выталкивая сердце, Паша глубоко и резко хватает ртом воздух, закашливается, задыхается, сгибается, упершись ладонями в колени, тяжело отдыхивается, чувствуя, как пружина продолжает распрямляться, бросая его назад, разворачивая его, давая ему силы двигаться дальше.