Виктор Бычков - Вишенки

Поэтому и сидели, опустив голову, не смея поднять глаз на священника. Это и им было непонятно. Всё в государстве рушилось, распадалось, становилось с ног на голову. Те жизненные устои, на коих держалась Русь, выстаивала во все тяжкие времена, вдруг объявили вне закона.

Как думать о будущем, своём будущем, что неразделимо с Русью? И о каком будущем можно говорить, и можно ли говорить о нём вообще?

Ладно, были бы сидящие за столом священник, староста деревни Вишенки, землевладелец жалкими ничтожными людишками без роду, без племени, не помнящими родства. Но они-то худо-бедно занимали не последнюю нишу в прошлом, в том государственном устройстве. И вреда государству не принесли, напротив, все их помыслы были направлены на благо России. И теперь они от неё, Родины своей, не отказываются, принимают её такой, какая она есть. Это их страна, их Родина, как бы высокопарно это ни звучало. Они не могут себе позволить уехать, бежать за границу. И готовы трудиться на благо своей Родины. Но сталкиваются с неприятием их как граждан. Где ж это видано? Как такое могло произойти?

– Может, всё образуется? – в который раз задавали друг другу этот вопрос и снова не находили ответ.

– Мне кажется, – убеждённо заговорил Николай Павлович, – что разговор на такие больные темы надо вести в состоянии сильного подпития: не так будет терзать душу.

– Куда от себя уйдёшь, куда от себя сбежишь? И зачем себя обманывать, прятаться от проблем, как лиса под борону? – священник устало махнул рукой, принялся разливать водку. – Хотя какой-то резон в выпивке есть, ты прав, милейший. Выпьем! За матушку-Русь нашу, за её бестолковость и бесталанность, иногда не понятную не только иноземцам, но и нам, русичам. Может, в этом и сила наша? Вздрогнули! За Россию! Дай ей Бог счастливое будущее.

Спорили и говорили долго, почти дотемна, и всё же пришли к единому мнению, к согласию. К согласию душевному, так им казалось. Периодически прерывались для очередного поглощения очень уж хорошей водочки. Она то поднимала остроту темы на небывалую высоту, то вдруг опускала её до мелочи, не стоящей и малейшего внимания.

Решили, что воспринимать новую власть, новые реалии будут со смирением, как Богом данные народу русскому за его грехи. Будут заниматься привычным для себя делом так, как позволят обстоятельства, как велит им душа: без лукавства, без камня за пазухой и без обид. На Русь-матушку обижаться нельзя как на прародительницу. Она тебя родила, держит в этом мире, а ты, тварь неблагодарная, обижаться? Не бывать этому! В этой компании сидят настоящие люди, патриоты, если хотите. И Русь свою, Богом данную, они в обиду никому не дадут! А если надо, то и любому скрутят голову, кто плохо скажет в адрес несчастной России.

Под водочку перекинулись на политику, но вовремя остановились: политика – баба серьёзная, хотя и грязная, потому с ней надо на трезвую голову и подальше. А вот изменить, предать страну – нет! Ни за что!

И Макар Егорович будет продолжать начатое дело по закладке садов, переоснащению винокурни, выращиванию хлебушка. Куда же оно всё денется? Останется здесь и будет приносить пользу, если не ему, Щербичу, так людям, эту землю заселяющим. А это их люди, их страна, какие ни есть, но они – наши.

– Тут ко мне на днях забегал товарищ один из соседнего уезда, – поведал отец Василий под большим секретом. Но ни имени, ни фамилии не назвал, сказал лишь, что из людей предприимчивых, не бедных. – Вы уж меня поймите, не хочу вас втягивать в это дело, только сей господин мобилизует людишек на восстание против нынешних властей, вот как. Спрашивал моего согласия, мол, не готов ли я, Старостин Василий сын Петра, принять участие посильное в сим мероприятии? – сказал, и пытливым глазом окинул застолье, ждал реакции товарищей.

Но за столом царила полная тишина, лишь слышно было, как матушка Евфросиния увещевала провинившегося сына в передней комнате. Батюшка выдержал паузу, продолжил.

– Поведаю вам, братцы, то, что и сказал непрошеному гостю. Всю свою сознательную жизнь, не сочтите за бахвальство, друзья мои, я посвятил служению Богу и Родине. И никогда не разделял одно от другого, а себя не мыслил и не мыслю отдельно от веры своей православной и от Руси-матушки. Это – едино! Какой бы ни был мой народ, что бы он ни делал, я с ним, буду до конца жизни нести в него веру в Христа, не разделяя моих прихожан на плохих и хороших. Я знаю, что среди православных существует поговорка, не будем говорить, отвечает ли она истине, но она есть. Так вот, она гласит, что каков поп – таков и приход. Я бы перефразировал её по-другому: «Каков приход, таков и поп», ну, что скажете?