Виктор Бычков - Вишенки

Макар Егорович занял нейтралитет, больше похожий на соглашательство: постоянно икал, голову поднимал от случая к случаю. Но если поднимал, то на его лице друзья могли лицезреть улыбку: в меру заискивающая, в меру виноватая, в меру глупая, что вполне удовлетворяло партнёров. За что они его, не сговариваясь, любили и лезли с лобызаниями, дабы засвидетельствовать своё почтение.

Правил конём отец Василий, Макар Егорович ещё умудрялся сидеть рядом, прижавшись к батюшке, мёртвой хваткой уцепившись за ризу возницы. Сзади в дорожной пыли бежал деревенский юродивый Емеля, норовя в темноте прицепиться, повиснуть на пролётке, прокатиться с честной компанией.

Николай Павлович из последних сил вынес своё тело из гостеприимного дома, а теперь по-предательски спал поперёк пролётки, неудобно подогнув голову и свесив ноги, полностью доверив себя приятелям, вложив в их руки свою судьбу.

– По ди-ики-им степям Забайкалья-а-а, – гремел над засыпающей Слободой громовой бас священника.

– Где-е-е зо-ло-то-о роют в гора-а-ах, – вторил ему местный землевладелец Щербич, вкладывая в песню всю душу. От усердия голосок его срывался на детский альт, переходящий в фальцет.

В такие моменты запевала подбадривал помощника, одобрительно похлопывая огромной лапищей по спине, после чего тот долго настраивал потерявшийся вдруг голос.

У дома белошвейки мадам Морозовой приятели спешились, поддерживая друг друга. После долгих безуспешных попыток оживить третьего дружка решили оставить того сторожить коня: хотя бы такой прок будет от его присутствия.

– Только смотри, Макарушка, чтобы лошадка не ушла на конюшню, ты её привяжи к забору, – наставлял отец Василий. – И тогда Коленька целее будет, не убежит, не потеряется, и с обязанностями сторожа справится с честью. И подложи сенца, кинь на всякий случай под морду.

– Кому? – пьяно переспросил Макар Егорович.

– Что кому?

– Сенца кому под морду?

– А-а-а! – хихикнул понимающе священник, оценив по достоинству тонкий юмор товарища. – Шутник ты, однако, Макарушка, вот за это и люблю тебя, душа моя! Коню, конечно, коню-у-у! – и уже хохотал во всю силу своих могучих лёгких, обнимая приятеля.

С лампой в руках на крылечке гостей встречала сама хозяйка, женщина чуть за пятьдесят, ухоженная, с пышной причёской из чёрных как смоль волос, в розовом с отливом, обтягивающем платье, со смелым вырезом на груди.

– Аннушка, не вводи во грех, истину говорю тебе! – вместо приветствия зарокотал отец Василий, не отводя глаз от пышных, соблазняющих форм хозяйки. – Накрывай стол, встречай сватов, радость моя!

– Ой, Господи! – воскликнула от неожиданности Анна Григорьевна, не зная, куда поставить лампу.

Батюшка уже бесцеремонно щекотал бородой, усами неосмотрительно открытые женские груди, целовал их, а руки крепко обнимали жаркое тело мадам Морозовой.

– Вдыхаю аромат, подобный божественному нектару! – задыхался в волнующих женских запахах сват. – Я готов проглотить тебя без остатка, о моя соблазнительница!

– П-п-простите, – пьяно уставился на не в меру разошедшегося отца Василия Макар Егорович. – Кто з-здесь к-кого-то должен съесть, что ли? К-кто и к-кого тогда б-будет с-сватать? И когда сватовство будет?

Наконец, передав лампу горничной, Аннушка смогла освободиться от объятий священника, в спешке поправила прическу, оправила платье, приступила к роли гостеприимной радушной хозяйки.

– Проходите, проходите, гости дорогие! – отвесила поклон, повела рукой в сторону дома, приглашая сватов. И уже горничной: – Быстро на кухню к кухарке, мигом накрывайте стол в зале!

Работы навалилось непочатый край: только управились с сенокосом, а на подходе озимая рожь. Стоит в рост человека, гнётся к земле тяжёлым налитым колосом.

Надо успеть поправить крышу на амбаре, подготовить, очистить площадку в овине для снопов, для молотьбы. Да и сусеки тоже требуют ухода: кое-где отвалилась доска, где-то прогнило, где-то прогрызли дырку мыши. За всем нужен глаз да глаз.

Ефим с Данилой уже были дома, успели к концу сенокоса вернуться с учёбы. Макар Егорович не подвёл, оставил на своих лугах на той стороне Деснянки хорошие делянки с сочной густой травой.

Вывозить сено с лугов не стали, сметали в две скирды, оставили на зиму. Так, на первое время по стожку сложили за огородами, остальное доставят санями по первому снегу, когда мороз скуёт речку. Работы невпроворот, не хватает рук. А тут ещё сосед дед Прокоп пристал.