Виктор Бычков - Вишенки

Мужчина стоит у калитки, вспоминает, думает, и лёгкая улыбка блуждает на лице.

На днях прибегает из школы младшенькая Танюша, она классом раньше идёт, чем Ульянка, однако учатся вместе. Рассказывает, захлёбываясь.

– Мамка, мамка! Что наша Ульянка учудила!

– Ну-ну, – Марфа чистила картошку, оторвалась на минутку, заинтересованная.

Данила тоже перестал крошить табак у печки, прислушался.

– Ванька Мухин из третьего класса на переменке нашу Ульянку назвал подкидышем, падчерицей, выпендрялкой и показал ей язык.

– Вот же паршивец, – укоризненно покачала головой Марфа. – Ну, и дальше что?

– А что дальше? Наши Стёпка с Никиткой тут же в драку к этой Мухе. Так Уля как зыкнет на них, как сверкнёт своими глазищами! Не смейте, говорит, я сама! И как кинется на Ваньку, да давай царапать его, таскать за волосы! Еле отбился от неё. Сейчас домой пошла вся в царапинах, и платье новое в цветочек розовый, что маменька Глаша покупала на днях, ей Ванька порвал. Правда, она ему рубаху тоже порвала.

– А ты где была? А парни? Что разнять не смогли? – спросила мама. – Неужто не смогли помешать драке-то?

– Ага, разнимешь её, как же. Блажит: сама, сама разберусь! И разобралась. Еле убёг Ванька от неё.

– Дальше-то что? – это уже Данила спросил. – Интересное кино получается.

– А что дальше? – снова пожала плечами дочка. – Наши Стёпка с Никиткой подкараулили Ваньку за кузницей после школы и так накостыляли Мухе, что юшкой красной с носа умылся. Больше не будет обзываться. Ещё брат евойный старший из четвёртого класса Вовка хотел встрять, так я ему сумкой с книгами по голове! Пускай не трогают наших!

– Вот же семейка! – возмутился в тот раз Данила. – Где эти огольцы? Я им сейчас устрою юшку! Я им покажу, как драться! И ты, девочка, парню сумкой по голове! Ты думаешь, что делаешь? А если б он тебя? А? Что тогда? Хорошо тебе было бы?

– Так он Ульянку нашу обидел, папа, – недоумевала Танька. – А я молчать буду? Вот уж нет!

– Успокойся, отец! – замахала руками Марфа. – Забыл, как сам с Фимкой в драку кидался, когда кто-нибудь нас с Глашкой в детстве обижал? Не смотрели ни на возраст, ни на количество. Порода, холера вас побери, а туда же. Покажет он парням! Сам такой, и сыны такие. Спуску никому не даёте.

– Вот же бабье племя! Всё по-своему переиначит. Я для воспитания, чтобы вперёд неповадно было, а она своё. Всё ж таки я отец или так себе? Кто ж воспитывать этих охламонов будет?

– Вспомни, мало твой батя, царствие ему небесное, кнутом тебя отучал драться? Помогло? Вот то-то и оно. Сядь и сопи в две дырочки. Дети сами разберутся. Вам бы ещё драчуна деда Прокопа покойного, и всё, живи и радуйся, прости Господи. А то он воспитает. И надо же такое сказать, что нечего слушать, – бурчит по привычке Марфа.

– Да-а, – вздохнул мужчина. – Жи-и-изнь, итить её в коромысло. Как накручено, наверчено, хрен чёрт без попа разберёт, распутает.

Вон во двор вышел Ефим, за ним и Глашка пожаловала, стоят, с Кузьмой разговаривают, обнимаются. Как бы и ему, Даниле, хотелось быть там, вместе, но как вспомнит луг, грозу, копну сена и Марфу с Ефимом там, и они там… Всё! Обрывается всё внутри, сердце останавливается, и снова дикая злоба, злость такая, что самому боязно становится.

– Ы-ы-э-эх! – выдохнул из себя мужчина, резко повернулся к дому, пошёл, не поднимая головы, отчаянно, с силой взмахнув руками, как отрезал, оборвал что-то.

Колхоз выделил три подводы, на них призывники сложили котомки, а сами шли пешком в окружении провожающих. А их собралось много – почти вся деревня.

Ефим с Глашей вышли за огороды, к просеке с дорогой мимо сада на Борки и на Слободу, остановились там, ещё раз обняли Кузьму.

Марфа повисла на шее сына, Данила пыхтел папиросой, поминутно тёр глаза, кашлял.

– Ну, сынок, – теперь уже отец положил руки на плечи Кузьме. – Ты, это… Мы, Кольцовы, сам знаешь. Неспокойно на границе, но… Не стыдно чтоб. Батя твой труса никогда не праздновал, если что, помни об этом. Мы – Кольцовы, за нами – как за каменной стеной в любом деле.

– Да свидания, папа. Ну и ты тут не буянь. Может, помирился бы, а, папа? Вижу, как маешься, себя мучаешь. Ну, чего тебе стоит? Дядя Ефим с радостью.

– Иди, иди, советчик нашёлся, – недовольно, но и без обычной злобы пробурчал Данила, слегка подтолкнул сына. – Мы сами как-нибудь. Ты там смотри, не подкачай, не то приеду, не посмотрю, что уже выше батьки вымахал. Отхожу хлудиной за милую душу. Смотри, сынок, – снова напомнил Кузьме, обнял сына на прощание, прижал к себе. – Ну всё, ступай, иди с Богом, сынок.