Павел Верещагин: И танки наши быстры

Он опять набрал мобильный номер Айвазовского.

— Центр по подготовке мировой революции слушает, — строгим голосом ответил слегка хмельной Айвазовский.

Есть же, черт, такие жизнерадостные люди!

— Слышь, Айвазовский, — отходя подальше от корзины, спросил Бурцев, — а полярник не сказал, чем пингвинов кормят?

— Не сказал.

— А ты как думаешь?

Айвазовский на том конце прилежно задумался.

— Я думаю, солеными огурцами, — сказал он. — И каждый вечер нужно приглашать свежих девочек.

— Почему огурцами? — удивился Бурцев.

— А почему девочек, тебе понято?

— Я серьезно.

Айвазовский опять задумался.

— Рыбой! — заявил он.

— Ну, это само собой. А какой? Свежей?

— Чем свежее, тем лучше!

Айвазовский, видимо, что-то сказал своему окружению, прикрыв рукой трубку, потому что на том конце послышался дружный смех. Бурцев почувствовал, что Айвазовский тоже с трудом сдерживает веселье.

Бурцев понял, что от друга помощи не дождешься.

«Радуйтесь, радуетесь, — терпеливо подумал он. И представил себя на их месте. — Будет и на нашей улице праздник».

— Ну а вы как? Как здоровье? Поправляется? — язвительно спросил Бурцев.

— А то! Уже заметно лучше прежнего!

На том конце опять засмеялись.

— Ладно. Я перезвоню, — сказал Бурцев.

«Нужно идти в магазин, — понял он. — Там на месте разберемся».

Он поднял затихшую корзину и вынес ее на балкон. А сам накинул куртку, сунул в карман пакет и вышел из квартиры.

«Вот интересно, — думал Бурцев, стоя у лифта, — и почему мы в России столько пьем? И дело даже не в том, что много, а в том, что всегда больше, чем стоило бы. Да-да! Вот выпил ты, например, три рюмки или четыре. Или даже пять. Не важно сколько — у каждого своя норма. Главное, что чувствуешь — уже хорошо! В голове весело, язык развязался… И ведь по опыту знаешь, сколько дальше ни пей, лучше не будет. Будет только хуже — сотни раз уже пробовал… А все равно! Тебя будто что-то под локоть толкает. И ты опять наливаешь и опять пьешь… Еще одну, а потом еще одну и еще… До тех пор, пока твое хорошо не перейдет в свою противоположность и тебе не станет худо».

В это время дверь квартиры напротив распахнулась и на площадке появилась молодая женщина в очень модной, но ненастоящей дубленке — соседка Бурцевых, Зина.

Жена Бурцева по-соседски дружила с Зиной. Но будь на то воля Бурцева, он бы эту самую Зину отселил бы куда-нибудь подальше от жены. Потому что Зина — опасный человек. Женщина без нервов. Которая отлично знает, где ее польза, и прет к цели, как танк.

При виде Бурцева Зина проницательно усмехнулась, и это не обещало ничего хорошего.

— Что, Бурцев, жена за порог, и у тебя сразу дым коромыслом? — буравя соседа бесцеремонным взглядом, спросила Зина.

Бурцев решил на всякий случай держаться сдержанно и неопределенно — это лучше всего, если не помнишь, что было накануне.

— Ну и как? — поинтересовалась Зина. — Головка, небось, бо-бо, а денежки — тю-тю?

Бурцев философски поднял брови, вздохнул и развел руками. Потом прокашлялся:

— Ты же знаешь, Зин, я человек приличный. И сам терпеть не могу шума. Но ничего не поделаешь. Таков обычай: проводил жену в отпуск, напейся на радостях с друзьями.

Зина иронично покачала головой.

— Знаем, знаем, какой ты приличный! — сказала она. И спросила язвительно: — А как твой пингвин поживает?

«Е-мое! — неприятно удивился Бурцев. — А про пингвина-то она откуда знает?»

Он вопросительно посмотрел на Зину.

— Ты вчера на скамейке перед подъездом с ним в обнимку сидел, — пояснила Зина. — Свежим воздухом дышал.

Подошел лифт, и Зина, а за ней и Бурцев вошли внутрь.

— Молчишь? Эх ты! Вот и получается, что вы, мужики, бесполезный народ, — сказала соседка. — Даже если от вас и получится польза на копейку, то потом все равно выйдет убытку на три рубля.

— Почему именно на три? — деловито осведомился Бурцев.

— А потому! Вот на хрена, спрашивается, тебе пингвин? Зачем ты его купил?

Бурцев кашлянул.

— Как — зачем? Дочка давно какое-нибудь животное просит — вот и будет ей подарок.

— Ага! Рассказывай. О дочке он думал! Сдуру, небось, купил! По пьяни. Чтобы перед дружками покуражиться. А теперь сам не знаешь, куда его девать!

Бурцев хотел было возмутиться, но не нашел, что сказать. Настроение его заметно испортилось.

— Молчишь? То-то! И денег, наверное, за него, отдал — кучу! Жена на что-нибудь полезное копила, а ты все деньги на это чучело ахнул. Эх, жалко Татьяны твоей нет. А то была бы тебе сейчас картина Репина «Двадцать шесть бакинских комиссаров».