Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

Сам он похудел еще сильнее, да и седины заметно прибавилось. Его лицо напоминало лицо мертвеца, только в глазах горело отчаяние. Он уже утратил все надежды. Похоже, ни операция, ни все его старания, ни бессонные ночи у постели больной – ничего не помогало. Он видел, как из его рук ускользает эта молодая жизнь, жизнь единственного на свете существа, за которое он без малейших колебаний отдал бы свою жизнь.

На третий день он упросил Василя съездить в городок за врачом.

– Может, он чем-то поможет, – сказал знахарь.

Василь поехал и вернулся ни с чем. Оказалось, что доктор надолго задержался в Вильно и, вероятно, нескоро вернется, поскольку должен сопровождать молодого Чинского аж за границу.

Вечером Антоний Косиба послал в Печки за тамошним знахарем-овчаром. Он абсолютно не верил в силу его заговоров, но тонущий хватается за соломинку…

Знахарь пришел, несмотря на профессиональную ревность к конкуренту. Он увидел в этом приглашении свою великую победу. Посмотрел на умирающую, коснулся ее руки, потом приподнял одно веко, второе, оттянул нижнюю губу, внимательно разглядывая ее внутреннюю сторону, чуть улыбнулся и начал что-то бормотать себе под нос, одновременно держа руки над головой больной.

Его корявые старческие пальцы постепенно скрючивались, точно собирали что-то, потом двигались до самых стоп и там снова раскрывались, как будто стряхивая что-то невидимое. Он повторил это семь раз, неустанно бормоча свои заклятия, в которых только последние слова проговаривал чуть громче:

– На широкую реку, на чужую сторону, под жаркое солнце, под темную тьму, под лунный свет на триста лет вон за оконце!

На последних словах он вдруг подскочил к окну, распахнул его и выставил руки наружу, приказав:

– Быстро полейте мне на руки водой из деревянного ведра.

Кто-то из присутствующих выполнил его указание. Тогда знахарь сгреб на крышку немного горячих углей из печи, посыпал их горстью трав, которые достал из холщового мешка, висевшего у него через плечо, и начал медленно обходить все углы в помещении. В каждом останавливался, дул на угли до тех пор, пока от трав не поднимался клуб дыма, читал «Отче наш» и возвращался к изголовью умирающей, чтобы снова идти в следующий угол.

Вся эта церемония длилась около часа. Наконец знахарь подошел к Марысе, снова приподнял ей веки и кивнул.

– Жить будет, – уверенно сказал он. – Я заговорил смерть. Но смерть сильна. Она и самого сильного заговора не послушается. Если уж уперлась где, то без добычи, с пустыми руками не уйдет. Поэтому возьмите куру и в самую полночь тут, под окном, зарежьте. Она девушка или замужняя?

– Девушка, – ответил Косиба.

– Тогда надо белую. Есть у вас белая курица?

– Есть, – кивнула Ольга, всерьез озабоченная происходящим.

– Вот ее и зарежьте. А потом сварите и четыре дня давайте больной ее есть. И упаси вас бог дать что-то еще. Только эту куру и суп, который из нее сварите. А сейчас не благодарите. Потому что это может помешать, а я уж пойду. Господи, Иисусе Христе, спаси и помилуй.

– Отныне и во веки веков. Аминь, – отозвались все присутствовавшие.

Вслед за старым знахарем-овчаром из пристройки вышли и домочадцы. Осталась только Зоня. Она легонько толкнула в бок задумавшегося Косибу и спросила:

– Ну что, Антоний, поможет это или нет?

– Не знаю, – пожал плечами знахарь.

– Потому как, понимаешь, я думаю, что такие вещи – это только чтобы голову заморочить. Неужели от такого курения да бормотания больной может поправиться?.. Вот мой муж-покойник и по миру поездил, и на войне был, так он над всем этим смеялся. Причитания да курения – это ведь не лекарства. Ты вот по-другому лечишь, так зачем тебе понадобилось этого знахаря-овчара вызывать! Он теперь каждому встречному будет говорить, что сумел помочь там, где у тебя не вышло. А если Марысе суждено выздороветь, то и так бы выздоровела. А для тебя лучше, чтоб она умерла, потому как…

Зоня разом умолкла под тяжелым взглядом Антония и отшатнулась к стене.

– Что ты, что ты, Антоний?! – быстро затараторила она. – Я ведь ничего дурного… Так только, тебе же добра хочу… Ей-богу, я смерти никому не желаю… А ты уж сразу… О! Бог знает, что себе вообразил. Ну же, не сердись, да я сама тут под окном в полночь курицу зарежу. Беленькую выберу, всю совсем беленькую…

– Иди уже, Зоня, иди, оставь меня одного, – прошептал знахарь.

– И правда, пойду. Спокойной ночи. И ты, Антоний, ложись, отдохни. А то совсем сил не останется. А про куру не беспокойся. Я все сделаю, как овчар сказал. Спокойной ночи.