Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

А в доме на застеленной чистым бельем кровати лежала Марыся. Девушка неожиданно быстро выздоравливала. Жизненные силы и энергия молодого организма брали свое. Послеоперационная рана хорошо заживала, появился и аппетит. Поначалу знахарь боялся, что последствия тяжелой травмы могут проявиться в нарушении тех или иных функций, но, к счастью, опасения его оказались напрасными. Видимо, во время несчастного случая мозг не был поврежден, поэтому Марыся свободно двигала руками и ногами, ее зрение и слух не изменились, а голос по-прежнему оставался звонким. Выздоравливая, она долгие часы проводила в беседах со своим заботливым опекуном.

После того как Марыся пришла в себя, первое, что пришло ей в голову, была мысль о Лешеке: что с ним? Когда девушка услышала, что у него не было опасных для жизни повреждений и что родители увезли его за границу для поправки здоровья, она вздохнула с облегчением.

– Только бы он выздоровел!

Она совершенно не помнила, как произошел несчастный случай. И не заметила, что на дороге было какое-то препятствие. Знала только, что ехали они довольно быстро и что ее вдруг подбросило в воздух. Вот и все. Она не ощущала ни боли, ни жара. Когда же пришла в себя, то очень удивилась, что находится в незнакомом доме, а не на мотоцикле среди зарослей кустарника. Она даже не представляла, что была уже одной ногой на том свете. Антоний Косиба ни одним словечком не обмолвился о своей трагической борьбе за ее жизнь, не сказал, насколько серьезными и тяжелыми были ее раны.

– У тебя, голубка моя, на затылке одна косточка сломана, поэтому мне пришлось сделать такую неудобную повязку. А ты, золотко, не поворачивай голову, боже тебя упаси. И старайся не делать лишних движений, а то помешаешь срастанию.

Она обещала быть послушной, но уже на следующий день начала допытываться, как скоро ей можно будет встать.

– Тебе надо еще какое-то время полежать, – уклончиво отвечал знахарь. Он знал, что на заживление потребуется два месяца, но не хотел огорчать девушку. А вот когда она пожаловалась, что потеряет место в магазине Шкопковой, если долго проваляется, и принялась настаивать, чтобы он позволил ей встать, Антоний даже прикрикнул на нее:

– Не искушай Провидение! Благодари бога, что жива. И слушайся меня, а то накличешь себе несчастье.

– Ну хорошо, хорошо, дорогой мой дядюшка Антоний, – улыбалась ему девушка, умоляюще протягивая к нему руки. – Не сердись только!

– Да разве я сержусь! – просияв лицом, отвечал он. – Как же я могу сердиться на тебя, солнышко ты мое!

– Из-за меня столько хлопот…

– Да какие ж там хлопоты! – возмущался он. – Для меня это самая большая радость. А что касается Шкопковой, то ты и думать забудь о возвращении к ней.

– Как это?

– А зачем тебе возвращаться, голубушка?.. Вот выздоровеешь и останешься тут у меня…

Он улыбнулся и добавил:

– Если захочешь.

Антоний действительно возмутился, услышав слова Марыси о хлопотах, потому что все заботы о девушке были ему в радость. А дел было немало. Он каждый день брал ее на руки, переносил на свою кровать в альков, а ее постель старательно перестилал; полотенцем, смоченным в теплой воде, он регулярно протирал ей руки и лицо, кормил с ложечки, как младенца.

Для прочих необходимых процедур звали кого-то из женщин, чаще всего маленькую Наталку, которая просто обожала Марысю, но и тогда знахарю приходилось помогать, потому что ни у кого из женщин не хватило бы сил приподнять больную. Поначалу девушку очень смущало его присутствие, но очень скоро она привыкла, считая «дядюшку Антония» своим опекуном, чуть ли не отцом.

Она с удовольствием разговаривала с ним обо всем, не касаясь только одного предмета. Девушка заметила, что при каждом упоминании молодого Чинского лицо знахаря мрачнеет. Она догадывалась, что он считает Лешека виновником катастрофы и что из-за этого несчастного случая он узнал про их прогулки в лесу наедине, а потому не мог простить молодого человека. Если б она могла открыто сказать ему: «Не сердись на него, дядя Антоний, он честный человек, он меня любит и собирается на мне жениться»!

Но сказать этого она не имела права. И вынуждена была ждать вестей от жениха. А потому время от времени спрашивала, нет ли ей письма.

Знахарь догадывался, какого письма она дожидается, а потому каждый раз ворчливо и коротко отвечал:

– Нету.

И говорил это таким тоном, точно хотел добавить: «И не будет».

Сам он в глубине души был в этом уверен, причем так же твердо уверен, как Марыся была уверена в совершенно обратном.