Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

А потом все стихло.

Зрелище действительно получилось исключительным, и Зенон не пропустил из него ни малейшего фрагмента, ни доли секунды. Он видел, как вылетел из-за поворота мотоцикл, видел отчаянные попытки водителя затормозить, видел, как машина врезалась в завал и два раскоряченных тела взлетели в воздух.

А затем наступила тишина.

С удивительной ясностью он осознал, что произошло. Он был так трезв, как если б никогда не брал в рот и капли спиртного. Он отомстил. Там, на дороге, лежат они – или мертвые, или смертельно раненные. Он отомстил, но… ничего не почувствовал. Вернее, у него появилось ощущение полной внутренней пустоты, и только. А еще странное глухое спокойствие.

Зенон вышел на дорогу. Слева, отброшенный далеко от завала, лежал мотоцикл. Зенон зажег спичку. Теперь это была только куча искореженного железа. Он пошел дальше и снова посветил.

Они лежали неподалеку друг от друга, но девушку отбросило чуть дальше. Зенон наклонился над Чинским. Безвольно раскинутые руки и ноги, голова неловко прижата к плечу. Он походил на мягкий манекен. Нижняя часть лица была размозжена, из широко открытого рта текла кровь. Глаза были закрыты.

В двух шагах от него лежала она. Лицом к земле, съежившись, точно она плакала, точно спокойно сама легла, чтобы вволю поплакать, свернулась комочком, как все женщины, когда плачут. Она выглядела так, будто ничего страшного не произошло. Зенон чиркнул о коробок новой спичкой и наклонился над Марысей, чтобы сбоку заглянуть ей в лицо. И только тогда заметил небольшую лужицу крови под ее светлыми волосами.

Он еще раз оглянулся. Ему показалось, что Чинский застонал. Но, похоже, ему это только померещилось. Он спрятал спички и пошел вперед, к тракту.

Незаметно для себя он шагал все быстрее и быстрее. В голове происходило что-то странное. Он ощущал, как его охватывает какое-то новое, до сих пор неведомое ему чувство, страшное чувство. Да, он боялся, смертельно боялся, но не тех, кто остался позади него, на дороге, а себя самого; в этой пустоте и всепоглощающей темноте он страшился сознания того, что совсем рядом, почти в нем самом, притаился кто-то другой – чудовищный, опасный, жуткий…

«Убийца!»

Он вдруг кинулся бежать. Грудь содрогалась от тяжелого дыхания, но из нее рвался крик:

– На помощь! На помощь! На помощь!..

Со стороны тракта доносилось тарахтение. Там были люди.

– На помощь! Спасите! Убийца!..

Крик его перешел в дикий вой, звериное вытье, нечленораздельный скулеж, в котором уже нельзя было разобрать слов, только безумный страх и отчаянную мольбу.

На мельнице рано ложились спать. Даже женщины, которые, несмотря на неустанный дневной труд, не успокаивались допоздна и никогда не могли наговориться досыта, просиживая перед домом до полуночи, теперь, когда ночи становились все холоднее, укладывались пораньше.

Старый Прокоп перед иконами читал свои длинные вечерние молитвы и, отбивая поклоны, тем жарче бился головой об пол, что день был воскресный. Работник Виталис уже давно храпел в кухонном помещении. Молодой Василь сидел в пристройке у Антония Косибы и тихонечко, хоть и мастерски, наигрывал на губной гармонике и приглядывался к знахарю, который молча толок деревянным пестиком в маленькой мисочке жир с каким-то лекарством и свиной желчью. Он готовил мазь, которая хорошо помогала при обморожении.

Неожиданно в тишине залаяла собака. Проснувшиеся гуси ответили ей громким гоготаньем.

– Кто-то едет к нам, – сказал Василь.

– Так погляди, – буркнул знахарь.

Василь обтер рукавом гармошку, спрятал ее в карман, неспешно вышел на двор. Он явственно услышал скрип телеги и неразборчивые человеческие голоса. Голосов было много, должно быть, ехало восемь или девять человек. Кто-то бежал чуть впереди, тяжело дыша от усталости. Когда он добежал до Василия и остановился в пятне света, падающего из окна, парень даже отшатнулся.

– Что за черт?! – грозно спросил он, чтобы придать себе смелости.

У прибежавшего человека лицо и руки были измазаны кровью, а лицо перекошено в дикой гримасе.

– К знахарю… На помощь… Они еще живы… – хрипло забормотал он.

– Во имя Отца и Сына, кто они?

– Скорей же, скорей! – заскулил прибежавший. – Знахарь! Знахарь!

– Что такое? – отозвался из сеней Антоний Косиба.

– Спаси их! Спаси! И мою проклятую душу заодно! – Пришедший бросился к Антонию. – Они живы!

Василь заглянул в глаза человеку и сказал: