Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

– Марысенька, скажи, ты считаешь меня наивным и слепым глупцом?

– Ну что ты! – запротестовала она.

– Неужели ты думаешь, что мои критерии и уровень моих требований значительно ниже, чем у моих родных и знакомых?.. Судя по твоим словам, именно такой вывод и напрашивается. Я, как последний дурак, беру тебя в жены, вижу в тебе достоинства, которых ты не имеешь, и только мои родители, внимательно посмотрев, откроют, как же ошибался их сын.

– Нет, Лешек, – возразила Марыся, стараясь успокоить его. – Просто ты на мои недостатки смотришь снисходительно, потому что любишь меня.

– Значит, и они тебя полюбят.

– Дай-то бог.

– Должен сказать, что твои недостатки вообще сплошь воображаемые. Я бы всем девушкам пожелал выглядеть так изысканно, как ты, и чтобы у них было столько же врожденного ума и утонченности чувств. А если говорить о манерах, этикете и вообще об умении держать себя в обществе, то я уверен, ты это все усвоишь без малейшего труда, а учиться ты сможешь столько, сколько душа пожелает. Но не слишком много, потому что мне не хочется иметь жену значительно умнее меня.

– Этого можешь не опасаться, – засмеялась она.

– А я вот больше всего этого боюсь. – Он сделал серьезное лицо. – Знаешь, когда я убедился, что моя Марысенька – умница-разумница?

– Не знаю.

– Когда ты ни словечка не сказала мне о местечковых скандалах. Ведь я же мог заподозрить, что этот Собек, который встал на твою защиту, имел какие-то права на такое поведение. Но ты, наверное, подумала: «Не буду я объясняться с Лешеком, потому что если у него появились какие-то мерзкие подозрения, то он не стоит даже объяснений».

Марыся не помнила, чтобы она так думала, но возражать не стала.

– Мне просто не хотелось втягивать тебя в эти неприятные дела, – сказала она.

– Но это же неправильно! Кто должен защищать тебя, если не я?

Он задумался и прибавил:

– А вот мне следует как-нибудь зайти на почту и пожать руку этому Собеку. Правда, это нахальство с его стороны, что он посмел влюбиться в тебя, но тогда поступил как настоящий мужчина.

Солнце опустилось совсем низко. В это время они обычно уже собирались возвращаться, но сегодня им еще многое надо было обсудить. Они договорились, что на следующий день Марыся сообщит пани Шкопковой о своей помолвке и о том, что больше не будет работать у нее в магазине.

– А еще скажи ей, – предложил Лешек, – что если она считает, что твой уход нанесет ей ущерб, то ты вернешь ей все потери, пусть подсчитает.

– Ты не знаешь ее, – ответила Марыся. – Она никаких счетов выставлять не станет, да и я все отработала. Она бы смертельно оскорбилась при одном лишь упоминании о возмещении ущерба. Это очень добрая женщина. Я боюсь другого: она не поверит в помолвку.

– Но ведь я приеду где-нибудь около полудня, и она услышит от меня подтверждение. Во всяком случае ты заранее уложи все свои вещи.

– Лешек, любимый мой, чем же я заслужила такое счастье?!

Он обнял ее и с величайшей нежностью прижал к себе. Его переполняла невыразимая радость от того, что он есть и будет всем на свете для этой девушки, чудеснейшей девушки, у которой больше не осталось никого из близких. И одновременно сам себе удивлялся. Он столько раз держал в объятиях разных женщин и никогда не испытывал ничего, кроме вожделения. Почему же по отношению к этой женщине, которую он, несомненно, желал более, чем кого-либо другого на всем земном шаре, даже вожделение было иным, проникнутым неизменной любовью и почти религиозным благоговением? Когда-то, во время первых встреч с Марысей, он и на нее смотрел так же, как на остальных. Если б тогда она оказалась с ним наедине… Ничего не остановило бы его и не помешало совершить ужасную ошибку.

«Слава богу, что так не случилось», – думал он.

Они еще долго бродили по лесу, и было уже почти темно, когда решили возвращаться. По лесу, где попадалось много вывороченных деревьев и торчащих из земли корней, они ехали медленно. Хотя бояться, в общем-то, было нечего. Лешек знал дорогу как свои пять пальцев, помнил каждую выбоину, каждый камень, каждый поворот. Он и в темноте доехал бы до тракта, а при свете мощной фары они вполне безопасно могли ехать даже на приличной скорости.

Так, по крайней мере, они думали.

В тот момент, когда мотоцикл вырвался из леса, а его громкий рокот наполнил спящую долину до самого тракта, на одном из поворотов боковой дороги показалась фигура мужчины.

Зенон, бывший семинарист, долго их тут поджидал. Он проспал в канаве несколько часов и очень боялся, как бы во время его забытья мотоцикл не проскользнул обратно к тракту. К счастью, его тревога оказалась напрасной. Со стороны Вицкуновского бора слышалось приближающееся тарахтение мотора, а иногда с дороги видно было, как по темным зарослям скользит луч фары и листва под ним вспыхивает ярким зеленым цветом.