Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

– Это не важно. Что с этой девушкой?

– Да девушка как девушка. Миленькая, да, только ничего особенного я в ней не вижу. Чтобы из-за нее драться?.. Только это одно дело, а вот пан Лешек – совсем другое. Каждый день он в местечко несется. Я все думала, чего его туда тянет, а теперь вот что оказалось! Только сейчас все и выяснилось.

– И что оказалось?

– Так он же к ней, к этой Марысе ездит. Мотоцикл его целыми днями где стоит?.. А у магазина Шкопковой. Все видят и только головами качают. А сам пан Лешек где?.. Так в магазине же. С глазу на глаз! Вот именно! С глазу на глаз, потому как сама Шкопкова-то в лавке не сидит. Аптекарша говорит, что ее удивляет, почему это ксендз до сих пор с амвона не осудил, ведь, говорит, такой разврат возмутительный! А если он до сих пор, говорит, этого не сделал, то только из уважения к родителям такого предприимчивого кавалера.

Господин Чинский поморщился.

– И что дальше?

– Ну так вот этот самый сын шорника, бывший семинарист, в субботу… Нет, нет, в пятницу… Да нет, я правильно сказала, в субботу, при всем честном народе и спросил ту самую Марысю, чего это она в лавку диван не поставит… Ну, Марыся ему ничего не ответила. Тогда он начал такими словами над нашим паном Лешеком и над ней насмехаться, что все вокруг от смеха за животы держались.

– Кто это все? – спокойно спросила госпожа Элеонора.

– Ну, люди. На улице полно народу было, и все слышали. Так, видать, девушка-то застыдилась, ни словечка не сказала и убежала. Но, должно быть, пожаловалась тому, что почту высылает, Собеку. А может, он и сам от кого-то узнал. Только когда он потом с бывшим семинаристом встретился, то кинулся на него и так измолотил, что тот едва живой ушел. А сегодня я своими глазами видела мотоцикл пана Лешека, который снова перед тем магазинчиком красовался. Навлечет еще какое-то несчастье на себя. Этот Собек уже готов и его допечь, потому…

– Ну хорошо, – прервала ее госпожа Чинская. – Спасибо, Михалеся, за информацию. Я займусь этим делом.

Говорила она совершенно ровным и безразличным тоном, но экономка хорошо знала, чем это пахнет. И у нее в голове мелькнула мысль, что она поступила слишком торопливо и нерассудительно. Правда, она возмутилась, услышав про безнравственные визиты Лешека, но любила его больше родных детей и теперь жалела о своем поступке.

– Простите, госпожа, но я, – начала она, – ничего дурного про нашего пана Лешека сказать не хочу, ведь и так понятно…

Но супруги Чинские уже разговаривали по-французски, и это означало, что Михалеся должна выйти. Чуть помедлив, экономка так и сделала, но при этом подумала, не стоит ли заранее выйти на дорогу и предупредить Лешека о том пиве, которое она для него наварила. Однако, поразмыслив, пришла к выводу, что молодому человеку только на пользу пойдет та порядочная взбучка, которую он сам навлек на себя, и отказалась от своего намерения.

Уж он-то в любом случае заслуживал осуждения. Если он соблазнял порядочную девушку, то поступал некрасиво. А если эта Марыся к порядочным не относилась, то он позорил и свое имя, и имя семьи.

Так рассуждала Михалеся, такого же мнения придерживались и супруги Чинские.

Поэтому когда Лешек вернулся, то был удивлен и встревожен холодными взглядами, которыми его встретили. Сначала его испугало предположение, что негодяй Бауэр, хозяин гостиницы в Вильно, прислал счет.

«Вот же свинья, – думал он, молча поглощая ужин, – не мог подождать пару недель». В том счете, насколько Лешеку не изменяла память, были такие пункты, которые молодой человек во что бы то ни стало хотел бы скрыть от родителей. Особенно разбитые зеркала и слишком много, на самом деле слишком много бутылок из-под шампанского…

– Ты можешь сейчас уделить нам полчаса? – произнесла, вставая из-за стола, госпожа Чинская. – Мы хотели бы поговорить с тобой.

– Целых полчаса? – подозрительно спросил Лешек.

– Ты полагаешь, это слишком много для родителей?

– Да нет же, мама. Я в вашем распоряжении.

– Пройдем в кабинет.

– Ого! – пробормотал под нос Лешек. – Видно, что-то серьезное.

Обычно в кабинете происходили наименее приятные и наиболее официальные беседы с родителями.

Господин Чинский сел на председательское место у письменного стола и, дважды откашлявшись, приступил:

– Сын мой! Нам стало известно, что твое легкомыслие распространяется так далеко, что нарушает границы не только благопристойного поведения, но и личного достоинства, чувство которого мы с матерью старались тебе привить.