Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

Лешек покачал головой.

– Это еще не все. Можете соглашаться со мной или нет, но я в своем поведении не вижу ничего такого, что могло бы нанести ущерб вашему, моему или чьему бы то ни было достоинству. Мне не в чем себя упрекнуть. Абсолютно не в чем! Однако же ни я, ни, полагаю, вы, мои родители, не можем допустить, чтобы какой-то хам порочил имя бедной, но достойной уважения девушки, используя при этом мое имя.

Госпожа Элеонора смерила сына насмешливым взглядом.

– Мой дорогой, ты так уверен в том, что эта девушка заслуживает уважения? Никогда не подозревала, что ты столь наивен! Но как ты предполагаешь ответить?.. Мне крайне интересно. Или ты собираешься, по примеру того почтового чиновника, затеять драку с сыном шорника?

– Нет, но я подам на него в суд!

– Это не свидетельствует о твоем здравом смысле. Судебное разбирательство не поправит репутацию этой девушки.

– Тогда я велю кучеру отхлестать его кнутом! – нетерпеливо выкрикнул он. – Во всяком случае… И с сегодняшнего дня мы не будем покупать изделия его отца ни для фабрики, ни для имения.

– Его отец тут совершенно ни при чем, – заметил господин Чинский.

– Разумеется, – добавила госпожа Элеонора. – А кроме того, позволь мне выразить свое удивление по поводу твоего тона, столь категоричного, будто и фабрика, и имение являются твоей собственностью и только ты решаешь, что надо заказывать, а что нет.

Но Лешек был уже слишком взволнован. Он отступил на шаг и спросил:

– Вот, значит, как? Вы собираетесь и дальше заказывать у того шорника?

– Не вижу причин менять его.

– Зато я вижу! – крикнул он.

– Но это, к счастью, нас ни к чему не обязывает.

– Да? Тогда слушайте! Я решительно этого требую. У вас есть выбор. Или вы примете в расчет мое мнение, или больше никогда меня не увидите!

Лешек развернулся на каблуках и вышел из кабинета. Он был безгранично возмущен и разъярен до такой степени, что и в самом деле готов был выполнить свою угрозу и уехать из имения немедленно.

Молодой человек не хотел да и не мог раздумывать над тем, правильно ли поступает. Сама мысль, что какой-то местечковый хлюст осмелился публично подшучивать над ней , приводила его в ярость, затмевала трезвый рассудок и требовала безотлагательного ответа. В этот момент самым важным было одно: наказать, отомстить. И пусть родители попробуют ему помешать! Пусть только попробуют! Он чуть ли не хотел этого. Он бы показал им, что ни перед чем не остановится. И их тоже накажет.

Он выбежал в парк и в бешенстве стал сшибать листья с ветвей каштанов тростью отца, которую захватил из прихожей.

Разумеется, разрыв с семьей означал бедность. Правда, он получил профессиональное образование керамиста и мог бы найти себе место в Чмелёве или еще на какой-нибудь фабрике. Но в этом случае его бюджет ограничился бы жалкой парой тысяч злотых в месяц.

– Ничего не поделаешь, – убеждал он себя, – как-нибудь выдержу.

И вдруг возник вопрос: а что, собственно, стало причиной конфликта, который может изменить всю его жизнь?

Ответ нашелся легко: Марыся…

Да, по сути, все дело было в Марысе, в этой милой девушке, ради которой он был готов на все. А если, допустим, и не на все, то на очень многое…

«На очень многое…» – подумал он, заверяя себя.

Но тут же появились и сомнения. Разве разрыв с родителями, отказ от своего положения и благополучия не были слишком большой ценой?..

Он с возмущением отогнал эту мысль. Дело казалось ясным: если кто-то осмелился оскорбить Марысю и его, значит, этот «кто-то» должен понести наказание. А если родители отказывают своему единственному сыну в столь мелком одолжении, то этим самым они укрепляют его в мысли, что не заслуживают никакого снисхождения. Вот и пусть страдают.

А Марыся?.. О ней-то совсем другой разговор. Тут нет места вопросу, заслуживает ли она этого. Потому как, спокойно рассуждая, с Марысей что-то не так. Решительно что-то неладно. Этот сын шорника, видимо, явно считал, что может позволить себе некую фамильярность по отношению к ней… Или она возбуждала в нем ревность. А еще этот почтарь, некий Собек… Почему он вступился за Марысю?.. Неужели совсем без всяких на то оснований?..

Глупо и наивно было бы так думать. Разумеется, девушку что-то с ним связывало.

Лешеком овладело крайнее раздражение. А подсунутое ему матерью предположение, что эти люди – его… соперники, само по себе казалось ему оскорблением, причем довольно тяжким оскорблением.