Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

«Вот каковы последствия, – с горечью думал он, – близости с особами из такой среды».

Мать его, безусловно, женщина опытная. Она относится к жизни с присущей ей рассудительностью. Если ее подозрения хотя бы отчасти справедливы…

– Хорош же я тогда! Сам выставил себя на посмешище, как сопляк! Эта девица при мне притворяется полевой лилией, а кто знает, что она себе позволяет с таким, скажем, как Собек…

Честно говоря, подозрение было мерзким, но кто может поручиться, что сама жизнь и правда не столь же омерзительны?

И Лешеком овладело глубокое уныние. Он сел на каменную скамью, мокрую от росы, и задумался. Мир казался ему чем-то отвратительным, тоскливым, не достойным никаких усилий, борьбы, жертв…

…Ведь если бы Марыся была честной, искренней девушкой, она не стала бы скрывать от него этот скандал. Наоборот, рассказала бы обо всем, попросила бы защиты у него, а не у какого-то там Собека…

Из-за деревьев поднялась круглая луна. Лешек вообще не любил ее. Но на сей раз на ее неприятном лике он разглядел явно насмешливую улыбку.

«Я еще слишком глуп, – подумал он, – просто невероятно глуп».

И стал размышлять над тем, что скажут родители обо всей этой истории и о его поведении.

Если б он слышал их разговор, то убедился бы, что не очень отличается от них в оценке своего ума.

После его ухода супруги Чинские довольно долго молчали. Наконец госпожа Элеонора вздохнула:

– Меня так беспокоит глупость Лешека.

– Да и меня она не радует, – добавил господин Станислав, поднимаясь. – Поздно уже. Пора спать.

Как всегда, он поцеловал жене руку, коснулся губами ее лба и удалился к себе. Через четверть часа он уже был в постели и как раз собирался почитать «Потоп» [15], чтение которого перед сном служило ему самым надежным успокоительным средством, ибо помогало отвлечься от мыслей о будничных дневных заботах, а кроме того, блаженно нежить воображение. И тут в дверь постучали.

– Это ты? – удивился он при виде жены. За много лет он отвык от ее посещений в халате и в такое время.

– Да, Стась. Я хотела бы посоветоваться с тобой. Сама не знаю, как следует поступить. Ты полагаешь, угрозы Лешека надо принять всерьез?

– Он юноша горячий, – осторожно заметил Чинский.

– Видишь ли… Было бы крайне непедагогично уступить сыну под давлением его угроз. Однако же, с другой стороны, следует принять во внимание его возраст. Если мы до сих пор не смогли воспитать его, то и дальнейшие усилия ни к чему не приведут.

Господин Станислав бросил тоскливый взгляд на толстый том, лежавший на одеяле. Заглоба как раз получил должность региментария [16]и занялся вопросами снабжения лагеря. Весьма безмятежный отрывок, а тут вдруг снова надо возвращаться к проблемам Лешека.

– Эля, я полагаю, мы отказали ему слишком решительно.

– Но справедливо.

– Без сомнения. Но все-таки, с другой стороны, гордость парня была задета. Я считаю, что, в конце концов…

Мысль о том, что он сейчас продолжит чтение романа, где как раз говорилось о доставке оружия и амуниции из Белостока, о прибытии князя Сапеги («До чего ж дурна голова из Витебска быть должна!»), настраивала господина Чинского на мирный и дружеский лад.

– …В конце концов, этому шорнику стоило бы приструнить своего сынка. Нельзя отказать Лешеку в некоторой правоте.

– Значит, ты настаиваешь, – подхватила госпожа Элеонора, – что мы должны принять условие Лешека?

– Я настаиваю? – искренне удивился господин Станислав.

– Ну, не я же. – Жена нетерпеливо повела плечом. – Я всегда считала, что ты слишком мягок и снисходителен по отношению к нему. Только бы не пришлось нам когда-нибудь горько расплатиться за эту твою слабость.

– Прошу прощения, Эля, но… – начал было господин Чинский, но супруга перебила его:

– Пожалуйста, я поступлю согласно твоей воле. Хотя еще раз хочу подчеркнуть, что делаю это вопреки моим убеждениям.

– Но ведь… – попробовал возразить господин Станислав, – но я…

– Ты? Ты, мой дорогой, плохо его воспитал! Спокойной ночи!

И госпожа Элеонора вышла. Вышла, испытывая стыд перед самой собой. Совесть нельзя обмануть, перекладывая мнимую ответственность за уступки на плечи мужа. Ее деспотичная натура взбунтовалась против ультиматума сына, и, если бы господин Станислав хотя бы единым словом поддержал ее желание сопротивляться, быть решительной, она бы не изменила своего решения. Другое дело, что шла она в спальню мужа в полной уверенности, что такого поощрения не услышит.