Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

– Верно, не стоит руки пачкать, – согласился с ним Собек.

– Ты у меня сам по морде получишь! – завопил Зенон.

И, прежде чем его успели удержать, соскочил с крыльца. В темноте забурлило. Раздались глухие удары, а потом громкий треск. Это прекрасная мандолина пана Собека разлетелась вдребезги от столкновения с головой бывшего семинариста. Противники сшиблись и повалились на землю. Сцепившись, они покатились к забору.

– Пусти! – послышался сдавленный голос Зенона.

– Получай, хамло! На тебе, вот, вот, чтоб помнил впредь!

Восклицания Собека сопровождались звуками ударов.

– Ну, берегись, коль на меня нарвался!.. А вот тебе! Вот! Будешь к девушкам приставать?! А?

– Не буду!

– Ну так получай, чтоб помнил!

– Не буду, клянусь!

– А вот еще, чтоб помнил свою клятву! И еще! И еще!..

– Братцы, спасайте! – заскулил Зенон.

Вокруг дерущихся собралось с полтора десятка человек. Но никто не двинулся, чтобы помочь Зенону. Собека в городке уважали, и даже те, кто не знал причины ссоры, предпочитали думать, что правда на его стороне, тем более что его противником был скандалист, пользовавшийся дурной славой. Приятели Зенона тоже не спешили оказать ему поддержку. В глубине души они с самого начала были на стороне Собека. Да и драку начал сам Зенон.

– Господа, – попытался урезонить кто-то из толпы, – хватит уже, прекратите!

– Перестаньте, – поддержал его другой.

Собек поднялся с земли. Из дома с керосиновой лампой в руке выбежал Лейзор. Теперь в ее свете стало видно, какой ущерб был нанесен внешности Зенона. Он стоял в разорванной одежде, под глазами красовались синяки, нос был разбит. Он пошевелил во рту языком и выплюнул несколько зубов.

Собек отряхнул костюм, поднял с земли гриф мандолины, за которым на жалобно вздрагивавших струнах тянулись остатки корпуса, откашлялся и молча ушел.

Все прочие тоже стали расходиться, ничего не говоря и ни о чем не спрашивая. Но на следующее утро все Радолишки кипели, как встревоженный улей. Собственно говоря, у собравшихся перед костелом и не было другого предмета для разговора. Все уже точно знали причину случившейся потасовки и чем она закончилась. В общем-то, люди признавали правоту Собека и радовались укрощению Зенона. Однако ж общее мнение обратилось против Марыси. Ее осуждали, во-первых, за то, что из-за нее дрались парни, а во-вторых, как бы там ни было, продолжительные посиделки молодого Чинского в магазине явно свидетельствовали об испорченности юной девицы.

Да и сам факт, что из-за какой-то там безродной продавщицы на глазах у публики подрались люди из городского общества, чиновник и отпрыск богатой, уважаемой семьи, казался верхом неприличия.

Всех интересовало, каков же будет ответ семьи Войдылло. Люди попытались было выяснить что-то у братьев Зенона, но те только плечами пожимали.

– Не наше дело. Вот отец вернется, тогда сам и решит.

Старого Милосдаря действительно в Радолишках не было. Он поехал за товаром к виленским кожевенникам.

Марыся о том, как был избит Зенон, узнала ранним утром. Прибежали две соседки и рассказали все с подробностями. И если госпожа Шкопкова с удовольствием восприняла новость, считая, что это было Божье наказание Зенону за оставленный им духовный путь, то Марыся очень испугалась. Она горько упрекала себя за излишнюю откровенность и болтливость. И зачем только она пожаловалась благородному господину Собеку! Из-за нее он попал в такие неприятности! Бог знает, какие еще будут последствия. Старый Войдылло не простит ему избиения сына. Верно, подадут на него в суд, напишут жалобу в дирекцию почты. И за свое благородство господин Собек может заплатить потерей места…

Безусловно, она была ему очень благодарна, но в ее душе нашлось место и сожалению. Ради нее он повел себя весьма самоотверженно, подвергся опасности, добровольно стал жертвой омерзительных слухов, и теперь его имя еще долго будут трепать охочие до сплетен кумушки. По этой причине Марыся стала как бы его должницей. Даже если он и словечка не вымолвит, каждый его взгляд будет упрекать ее: «Я защитил твою честь, твое достоинство и доброе имя, разве мне не полагается за это награда?»

И еще одно. Марыся прекрасно отдавала себе отчет, что из-за этого скандала о ней теперь начнут сплетничать и отравят всю жизнь.

Она не лгала, когда, сославшись на головную боль, отказалась идти к поздней обедне. Девушка и в самом деле чувствовала себя больной, несчастной и разбитой. Все воскресенье она просидела дома, то плача, то раздумывая над тем, что же теперь будет. Если бы она могла убежать из городка, уехать как можно дальше отсюда! Хоть бы в Вильно. Она бы согласилась там на любую работу, даже в служанки пошла бы… Но денег на дорогу у нее нет, и нечего даже надеяться, что госпожа Шкопкова одолжит ей. Ни госпожа Шкопкова, ни кто-то еще в городке. Разве что… разве что…