Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

И вот этот самый Зенон Войдылло в обществе нескольких молодых людей однажды проходил мимо магазинчика госпожи Шкопковой. Как раз в это время Марыся запирала магазинчик. Зенон приостановился и вполне дружелюбно и вежливо обратился к девушке:

– Добрый вечер, панна Марыся, что слышно хорошего?

– Добрый вечер, – с улыбкой отозвалась она. – Благодарю, все хорошо.

– Однако ж одно неудобство у вас все-таки имеется.

– Какое это неудобство? – удивилась она.

– Ну как же! Госпожа Шкопкова вроде бы добрая женщина, а о такой простой вещи и не подумала, – сочувственно продолжал он.

– О какой вещи?

– Да о диване.

– О диване? – Марыся удивленно раскрыла глаза.

– Ну конечно же, о диване. Ведь прилавок в магазине узкий и к тому же жесткий. Вдвоем, да еще с таким мужчиной, как господин Чинский, на нем вряд ли можно удобно устроиться.

Молодые люди громко расхохотались.

Марыся, еще не успев осознать смысл его слов, но почувствовав таящуюся в них подлость, пожала плечами.

– Не понимаю, о чем вы говорите…

– Смотрите-ка, она не знает, о чем я говорю, тоже мне, Сузанна-девственница, – обратился Зенон к товарищам. – Зато прекрасно знает, как это делается.

Новый взрыв смеха был ему ответом.

Марыся, дрожа всем телом, вынула ключ из замка, сбежала по ступенькам и чуть ли не бегом кинулась домой. Ноги у нее подгибались, в голове шумело, сердце выскакивало из груди.

Еще никто и никогда не оскорблял ее так жестоко и отвратительно. Она никому не причинила ни малейшего зла, никому дурного слова не сказала. Даже не подумала ни о ком плохо. И вдруг…

Она чувствовала себя так, как будто на нее опрокинули ведро вонючих помоев. Она бежала, а до нее все еще долетали выкрики, смешки и свист.

– Боже мой… – шептала она дрожащими губами. – Как же страшно, как мерзко…

Она старалась овладеть собой, удержать рыдания, которые разрывали ей грудь, но не смогла. Добежала до ограды у приходского сада, прислонилась к доскам и разрыдалась.

Улочка за садами была тихой и немноголюдной. Но надо же было случиться, что в это самое время начальник почтового отделения в Радолишках, пан Собек, как раз направлялся к костельному садовнику за клубникой. Увидев плачущую Марысю, он поначалу удивился, потом проникся сочувствием и решил ее утешить.

Он догадывался, что может быть причиной ее слез. Ведь он тоже знал, что молодой Чинский ежедневно навещает ее лавку.

«Небось заморочил девушке голову, влюбил ее в себя, а теперь бросил», – промелькнуло в голове пана Собека.

Он тронул Марысю за локоть и мягко заговорил:

– Не стоит плакать, панна Марыся. Я вам это от чистого сердца говорю, да и по уму так будет. Не стоит. Время пройдет, раны заживут. Жаль ваших глаз на слезы. Вы в тысячу раз достойнее его. Пусть он волнуется. Он сделал вам больно, так Бог его за это накажет еще больнее. На свете ничто не остается без воздаяния. Таков закон. Ничего не пропадает. Это как с граблями. Наступишь на их зубья, и тебе покажется, будто ты им зло причинил, а между тем и оглянуться не успеешь, как те грабли поднимутся и ручкой трах тебя же по лбу… Таков закон. Ну, не стоит плакать, панна Марыся…

Он был до глубины души тронут ее слезами и расстроился, увидев, что его утешения оказались бесполезными. И сам чуть не заплакал. Легонько погладил содрогавшуюся от рыданий девушку по спине.

– Ну же, панна Марыся, тише, тише, – уговаривал Собек. – Не стоит, не надо. Он сделал вам больно… причинил зло. Он дурной человек. Бессовестный.

– Но за что, за что?! – всхлипывала Марыся. – Правда, он мне не нравился… никогда… Но ведь я ему ничего плохого не сделала.

Собек задумался.

– О ком вы говорите?

– О нем, о Войдылло…

– О старом? – изумился он.

– Нет, о том… бывшем семинаристе.

– Зенон? А этот хулиган что вам сделал?

– Он так мерзко оскорбил меня… При людях! Какой стыд!.. Какой стыд!.. Я теперь вообще не смогу людям на глаза показаться!

Она заломила руки.

Собек почувствовал, как у него кровь приливает к лицу. Думая, что Марысю обидел молодой Чинский, он невольно и со смирением принял этот факт, ибо видел в нем воздействие высших сил, с которым уже ничего не поделаешь. Но когда он узнал, что речь идет о младшем отпрыске Милосдаря, им вдруг овладела ярость.

– Что он вам сказал? – спросил Собек, стараясь успокоиться.

Если б Марыся не была так расстроена и возбуждена, она наверняка не стала бы откровенничать с посторонним человеком. Если б у нее было время подумать, она поняла бы, что нет смысла рассказывать обо всем пану Собеку. Но в этот момент она очень сильно нуждалась в сочувствии, а потому прерывающимся от всхлипываний голосом поведала об ужасном происшествии.