Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

Однако самые убедительные доводы и самые правильные намерения оказались бесполезными. Напрасной оказалась и прогулка, закончившаяся при луне, и романтическое настроение, которое были призваны поддержать музыка и разговоры: Марыся вернулась домой разочарованная, печальная и с твердым решением больше никогда не ходить к Трем грушам ни с паном Собеком, ни с кем бы то ни было другим.

А ночью приснился ей страшный сон. Она видела себя и молодого Чинского. Они неслись на мотоцикле с безумной скоростью, убегали от огня, который все время догонял их. И вдруг перед ними оказалась пропасть, они рухнули на каменистое дно ее… И было там много крови, а он сказал:

– Я умираю из-за тебя…

Она почувствовала, что тоже умирает, и стала звать на помощь.

А когда открыла глаза и пришла в себя после такого кошмара, то увидела склонившуюся над собой госпожу Шкопкову.

– Сон лишь виденье, в Боге спасенье! – приговаривала она. – Что это тебе приснилось, что ты так кричала?

Первым порывом Марыси было рассказать свой сон, но потом, вспомнив, что госпожа Шкопкова умеет толковать сны, предпочла промолчать. Может, этот сон предвещал молодому Чинскому что-то очень нехорошее, а госпожа Шкопкова и так не любила его. Она всегда была готова при случае сказать ему что-то неприятное.

– Я кричала?.. Сама не знаю почему, – отвечала Марыся. – Может, что-то и снилось. Но сны так легко забываются.

Однако Марыся ничего не забыла. На следующее утро, увидев лошадей из Людвикова и молодого инженера в бричке, она даже вздрогнула. Девушка была уверена, что на сей раз он все-таки заглянет в магазин.

Но Марыся опять ошиблась. За папиросами он прислал кучера! Вы только подумайте – кучера!

Видимо, он упорно старался избегать встречи с ней. И дальнейший ход событий это подтвердил. Не проходило и дня, чтобы он не приезжал в городок или не проезжал через него. Иногда в бричке, порой верхом, а чаще всего на мотоцикле. В прошлом году он так часто не наведывался в Радолишки. А теперь, судя по всему, делал это назло Марысе или, возможно, по какой-то другой причине, о которой она не догадывалась.

Когда девушка видела его без мотоциклетных очков, то замечала, что лицо молодого человека похудело, вытянулось и приобрело какое-то чуть ли не угрюмое и ожесточенное выражение.

«Может, с ним что-то нехорошее случилось?» – заволновалась Марыся и тут же упрекнула себя за неуместное беспокойство: по какому праву и чего ради она вообще интересуется этим?!

В конце концов девушкой овладела апатия. Она уже не срывалась с места при малейшем стуке или топоте копыт, не неслась к окну, заслышав рев мотора, и вообще старалась его не слышать.

И когда она уже окончательно утратила надежду, это произошло.

Двадцать четвертого июня, как и всегда в день именин ксендза, с самого утра в лавке было много покупателей: все покупали поздравительные открытки. Дети из школы и из приюта, старики из богадельни, монашки и прочие. Только около девяти этот поток схлынул и Марыся смогла спуститься в подвальчик за табачными изделиями, чтобы хоть несколько пачек выставить на витрине. Она сложила их в подол фартучка и поднялась по крутой лесенке. Повернулась – и кровь прихлынула к лицу: в двух шагах перед ней стоял он.

Она не помнила, как вскрикнула, и не заметила, как из фартучка на пол посыпались коробки папирос. Она только ощутила, как весь мир завертелся вдруг с невообразимо бешеной скоростью, и поняла, что наверняка упала бы, если б он не обнял ее крепко и не прижал к себе.

Сколько бы раз потом она ни старалась мгновение за мгновением, секунда за секундой восстановить в памяти столь великое, чудесное событие, ей это не удавалось. Она помнила только пронзительный, как бы сердитый взгляд его темных глаз, а потом – крепкое, почти до боли, объятие и беспорядочные слова, которых тогда не понимала, но опьяняющая суть их, казалось, непосредственно вливалась в ее кровь.

А потом кто-то вошел в лавку, и они, так и не придя в себя, отскочили друг от друга.

Покупатель, наверное, заподозрил, что они настолько увлеклись, что почти утратили связь с окружающим миром. Марыся никак не могла понять, что он хочет приобрести, путалась в расчетах. Когда же наконец он вышел с покупкой, она вдруг расхохоталась.

– Я совсем одурела! Что я ему пыталась всучить вместо канцелярской бумаги! Боже! Вы только взгляните!

Она указывала на разложенные на прилавке самые разнообразные предметы и смеялась, не в силах сдержать рвущийся из нее радостный смех. Внутри нее что-то дрожало и трепетало. Что-то возрождалось к жизни, к новой жизни: великолепной, светлой и окрыленной, подобной огромной белой птице.