Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

– Да нет, успокойся, деточка. Уже все прошло.

– Ну и слава богу. А то я перепугалась… А что касается книжки, то ты только послушай, какой это красивый язык. Я думаю, его можно и не знать совсем, а все равно почувствуешь его красоту, особенно в стихах.

Она перевернула несколько страниц и начала читать. Если б она хоть на мгновение оторвала глаза от книги, то сразу бы поняла, что с Антонием Косибой происходит что-то неладное. Но ведь она читала прежде всего для себя самой. Наслаждалась плавностью и звонкостью строф, легким ритмом и трогательным содержанием – описанием чувств поэта, оплакивающего отчаяние двух сердец, неумолимо разлученных слепым капризом судьбы и пылающих слабеющим огоньком тоски и надежды, ставшей единственным смыслом и сутью их существования.

Она закончила и подняла голову. И увидела, что знахарь смотрит прямо на нее каким-то отсутствующим взглядом.

– Что с вами? – Марыся вскочила.

И тогда она услышала, как он слово в слово повторил последнюю строфу. Она не могла ошибиться, хотя говорил он каким-то хриплым шепотом и очень тихо.

– Вы… вы… – начала было она, но он, точно стараясь что-то вспомнить, прервал ее:

– Да… слепой каприз судьбы. Как дерево, вырванное с корнями… Что же это… что же это…

Он встал и пошатнулся.

– Боже мой! Дядюшка! Дядюшка! – вскрикнула она.

– Голова кружится, – сказал Антоний, тяжело дыша. – Кружится так, будто я сейчас с ума сойду… Что это за кони там скачут?.. Зачем же это я пришел… А… за табаком… Скажи-ка мне что-нибудь, девочка… Говори со мной…

Она скорее интуитивно почувствовала, чем поняла, о чем он просит. И начала быстро рассказывать, что прибыла повозка из Пясков, что это, наверное, госпожа Херманович приехала за покупками или заказать службу за душу умершего мужа, ведь она каждый месяц заказывает такую службу, что…

Она болтала обо всем, что ей только в голову приходило и все время сжимала в руках большие огрубевшие ладони знахаря.

Он мало-помалу успокаивался. Теперь он уже сидел, но по-прежнему тяжело дышал. Она принесла ему стакан воды, и он жадно выпил ее. Потом девушка сбегала в подвальчик за табаком и упаковала покупку. Поскольку приближался уже седьмой час, она решила, что не отпустит его одного.

– Дядюшка, вы посидите еще с четверть часа, а потом я закрою магазин и провожу вас немного. Хорошо?

– Да зачем это, деточка, я сам пойду.

– А мне и так пройтись хочется.

– Ладно, – вяло согласился он.

– А может, вы закурите?.. Я сверну папироску.

– Можно и покурить, – кивнул он.

Они уже шли вдоль шоссе, когда Антоний постепенно стал приходить в себя.

– Бывают у меня такие приступы, – сказал он. – Верно, в мозгу что-то. Правда, уже давно, очень давно не повторялось.

– Ну, даст бог, больше и не повторится, – ласково улыбнулась Марыся. – Это, наверное, от солнца.

Он покачал головой.

– Нет, дорогая моя. Это не от солнца.

– Тогда от чего же?

Он долго молчал, наконец вздохнул тяжело:

– Сам не знаю.

И прибавил после паузы:

– И не спрашивай меня об этом, потому как стоит мне начать об этом думать, напрягать память, как это паскудство снова может вернуться.

– Хорошо, дядя. Поговорим о чем-нибудь другом.

– Да нет, не надо, деточка. Ты возвращайся. Мы и так слишком много прошли для твоих маленьких ножек.

– Где там, совсем не такие уж они и маленькие. Но если вы, дядюшка, хотите остаться один, то я вернусь.

Антоний остановился, улыбнулся, слегка прижал ее к себе и осторожно поцеловал в лоб.

– Да вознаградит тебя Бог, девочка, – тихо сказал он и пошел своей дорогой.

Марыся повернула в сторону городка. Неожиданный жест и поцелуй этого человека не были ей неприятны, наоборот, они даже как бы успокоили ее после недавних переживаний. Она еще явственнее ощутила, что в этом старом знахаре нашла человека с золотым сердцем, близкого ей по духу. Ах, она была уверена, что никто в мире не питает к ней более теплых и добрых чувств, что в случае какого-либо несчастья только он один не отказал бы ей в помощи.

Но она поняла и то, что этот добрый друг сам нуждается в помощи, что с ним когда-то случилось великое несчастье и что в его душе таится и бурлит нечто невидимое и таинственное.

Припадок, свидетелем которого она была в магазине, не мог не вызывать тысячи разных самых фантастических предположений. Если рассуждать здраво, то все они были совершенно нелепы, но Марыся, выбирая между обыденностью и неправдоподобием, всегда предпочитала второе. Поэтому ей и казалось, что Косиба, знахарь с мельницы, – человек таинственный, личность романтическая, может, даже какой-то укрывающийся под сермяжной одежкой князь или несчастный преступник, который некогда совершил преступление, – разумеется, невольно или в порыве благородного гнева, – а теперь сам осудил себя на простую жизнь, которую посвящает служению ближним.