Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

«Так и есть, – грустно думала Марыся. – Вероятно, такое возможно в большом городе, но останься она в деревне – и судьба ее была бы печальной».

А про себя она знала, что ей отсюда не выбраться. А тут… какой мужчина может полюбить ее и взять в жены?.. У нее хватало рассудительности ни на секунду не принимать в расчет сына владельца Людвикова. Ни его родители не согласились бы на неравный брак, ни ему самому такое и в голову не пришло бы, да и она даже не мечтала стать женой столь блестящего молодого человека. Его родным и знакомым она подносила покупки из магазина к экипажам, так неужели они бы согласились потом обращаться с ней как с равной!

Она бы совсем иначе воображала себе свое будущее, если б господин Лешек был обычным небогатым чиновником или мастеровым, а то и деревенским мужиком. О, тогда все было бы совсем по-другому!

Она считала Лешека образцом мужской красоты. Среди фотографий актеров из фильмов и открыток, имевшихся в магазине (а их там было немало), она не встречала столь же привлекательного мужского лица. Ей все в нем нравилось. Даже эта его гордость и самонадеянность не были таким уж серьезным недостатком, на который нельзя было бы закрыть глаза. Впрочем, будь он скромным рабочим человеком, наверняка так не заносился бы.

Наступила весна, и Марыся если и вспоминала о молодом Чинском, то лишь как о герое своих мечтаний, а вовсе не как о будущем владельце Людвикова.

Надо признать, что этот человек занимал в ее воображении не слишком большое место, однако присутствовал там постоянно и незыблемо. Настолько незыблемо, что для других свободного места и не осталось вовсе. В округе было немало молодых людей, которые не обходили вниманием Марысю и не скрывали своего восхищения. Но на нее это не производило ровно никакого впечатления.

Наступил июнь, жаркий и буйный. Городок, окруженный волнующимся зеленым морем хлебов, сам напоминал букет из могучих раскидистых крон серебристого тополя, лип и берез, под которыми приютились, точно скромные цветочки, белые и красные домики, едва видневшиеся из-за пышных зарослей жасмина, сирени и спиреи. После продолжительной прогулки в воскресный день казалось, что нет на свете более тихого и прекрасного уголка. Издалека не было видно ни ухабистых, немощеных улиц, ни гор мусора во дворах, ни разлегшихся в лужах свиней.

Солнце сияло на чистом небе, с полей веял свежий ароматный ветерок, а на сердце было легко и радостно.

В будние дни магазин закрывали только после семи. В помещении его было невыносимо жарко. Недавно посаженные на площади молодые деревца почти не давали тени, стены нагревались так, что все табачные изделия надо было на день относить в подвал, чтобы они не рассохлись и не рассыпались мелкой крошкой. Зато по вечерам Марыся спешила закрыть лавку и, прежде чем вернуться домой, еще бежала на Жвирувку. Это была мелкая речонка, которую летом курица могла перейти вброд, не замочив перьев, но в двух местах, перед шоссе и за костелом, речка разливалась двумя большими и достаточно глубокими прудами. Перед шоссе купались мужчины, а за костелом – женщины, в основном молодые девушки.

После купания оставалось еще довольно времени, чтобы помочь госпоже Шкопковой по хозяйству, а потом засесть за книжку. В приходской библиотеке Марыся уже давно все книжки перечитала, как и те, что были в небольшой библиотеке при местной школе. Но иногда ей удавалось взять у кого-нибудь из немногочисленной интеллигенции городка роман или томик стихов. Ей вечно не хватало чтения. Многие книги девушка знала чуть ли не наизусть, среди них даже две на французском и одну на немецком; последнюю перечитывала чаще других, чтобы не забывать язык.

Старый потертый том стихов Мюссе на французском был собственностью бывшего ксендза. И именно он был у Марыси в руках, когда однажды в лавку вошел постоянный и милый гость – знахарь с мельницы.

– А что это вы читаете? – поинтересовался он.

– Это поэзия, очень красивая поэзия… Стихи. Но на французском.

– На французском?..

– Да, дядюшка. Их написал Мюссе.

Знахарь повернул книжку к себе, склонился над ней, и Марысе показалось, что он пробует читать. Его губы едва заметно двигались, но вскоре он выпрямился.

Он был бледен, а глаза его точно помутнели.

– Что с тобой, дядюшка? – слегка напуганная, удивленно спросила Марыся.

– Ничего, ничего… – Он потряс головой и сжал виски.

– Сядь, дядя. – Девушка выбежала из-за прилавка и пододвинула ему стул. – Сегодня страшная жара, вот тебе и стало плохо.