Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

И тут она вспомнила про знахаря с мельницы. Дядюшка наверняка бы не отказал ей ни в чем. Вот единственный человек, единственный, кто у нее остался на всем белом свете.

И Марыся лихорадочно начала обдумывать план действий. Вечером, когда стемнеет, она садами проберется на лесопилку… А оттуда уже до самой мельницы. Где-нибудь по дороге наймет фурманку и к утру будет на станции. Затем напишет письмо госпоже Шкопковой… И ему напишет, Лешеку.

Сердце Марыси сжалось. А что будет, если он не захочет приехать в Вильно?..

И все ее планы сразу рухнули.

Нет, она готова по сто раз в день подвергаться насмешкам, выслушивать сплетни и оговоры, даже сгорать от стыда, но просто не в состоянии отказаться от возможности видеть его глаза, губы, волосы, слушать низкий, столь дорогой ей голос, ощущать прикосновения его сильных, красивых рук.

«Пусть будет, что будет», – решила она.

Был еще один выход: признаться ему во всем. Ведь он значительно умнее ее и наверняка найдет какой-то лучший способ справиться с ситуацией.

Но на это она никогда бы не решилась. Она знала, что никто в местечке не осмелится рассказать ему о причине драки между паном Собеком и сыном Войдылло. Да ведь Лешек особо и не вступал ни с кем в разговоры. Но если б он узнал что-то о скандале, то мог бы заподозрить, что у пана Собека было какое-то право выступать в защиту Марыси, и тогда…

«Нет, я ничего ему не скажу, ничего! – решила она. – Так будет разумнее всего».

Утром Марыся шла от дома до магазинчика с опущенной головой и так торопливо, точно за ней гнались.

Она перевела дыхание только после того, когда оказалась уже внутри лавочки. Посмотрела на себя в зеркало и с огорчением отметила, что две бессонные ночи и переживания последних дней оставили свои следы на лице. Она была бледна, а под глазами появились темные круги. Это окончательно вывело девушку из себя.

«Когда он увидит, как я подурнела, – думала она, – сразу бросит меня. Лучше бы он сегодня не приезжал».

Проходил час за часом, и Марыся тревожилась все сильнее.

«В недобрый час я пожелала, чтобы он не приезжал», – корила она себя. В костеле отбивали уже полдень, когда она увидела лошадей из Людвикова. Но Лешека в бричке не было. На козлах сидел зевающий конюх. Толстая пани Михалевская, экономка из Людвикова, вылезла из экипажа и отправилась за покупками. Марысе очень хотелось подбежать к бричке и спросить, что с Лешеком, но она сумела сдержать свой порыв и поступила весьма рассудительно, потому что не прошло и часа, как на улице послышался рев мотора.

Она чуть не расплакалась от радости. К счастью, Лешек не заметил ни ее бледности, ни слез. Словно вихрь в ритме мазурки, залетел он в лавочку, выбил каблуками чечетку и воскликнул:

– Виват гениальному механику! Да здравствую я! Поздравь меня, Марысенька, я уж думал, что на этой жаре меня черти заберут, но я решил не сдаваться!

И он начал рассказывать, как по дороге у него сломался мотоцикл и с каким трудом он исправил поломку, хотя мог бы поехать в бричке с пани Михалевской.

Он так был доволен собой, что весь сиял.

– Для милой семь верст не крюк! – восклицал он.

– Вы же весь перепачкались, господин Лешек! Вот я сейчас дам вам воды.

Она как раз наливала воду в таз, когда вошла госпожа Шкопкова с обедом. Она окинула молодых осуждающим взглядом, но ничего не сказала.

– Господин Чинский ремонтировал свою машину, – пояснила Марыся, – и хотел умыться, потому что весь перемазался.

– Я постараюсь тут не набрызгать, – добавил Чинский.

– Ничего страшного, – сухо ответила пани Шкопкова и вышла.

Но молодой инженер даже не обратил внимания на холодность хозяйки магазинчика. Он весело объяснял Марысе, что именно сломалось в моторе и как он ловко справился с ремонтом. Постепенно и девушка обрела прежнюю свободу.

– Как же мило ты смеешься! – твердил Чинский.

– Обыкновенно.

– А вот как раз и не обыкновенно! Клянусь тебе, Марысенька, ты во всем, абсолютно во всем совершенно исключительная. А уж если говорить о смехе… каждый смеется по-своему.

И тут он стал показывать, как кто смеется. И делал это так забавно, такие мины при этом корчил, что и мертвого бы расшевелил. Лучше и дольше всего Лешек изображал толстую экономку, пани Михалевскую.

Он и ведать не ведал, что как раз в это время сама пани Михалевская чуть не плакала, причем именно из-за него.

Когда она уже усаживалась в бричку, кучер заметил, что у экономки пылает лицо, точно она только что варенье варила и стояла над огнедышащим тазом. И всю дорогу он слышал, как она бормотала что-то, вздыхала и даже постанывала.