Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

И вот все развеялось, как дым. Три года – это достаточно времени, чтобы многое изменилось. А оно и должно измениться. Отбыв срок, он вернется на мельницу, но ее уже там не застанет. И что тогда?

Тогда снова начнется пустая, бесцельная жизнь – ни для себя, ни для людей, ни для Бога, потому что самому ему эта жизнь не нужна, люди ее презирают, а Бог откуда-то сверху с полным безразличием смотрит на все это. И что тогда?

Столько лет носило его по свету, точно бродячее животное, у которого нет иной цели, как только добыть пропитание на день и угол, чтобы переспать ночь. И вот когда в этой пустоте замерцал первый и единственный огонечек, когда он снова стал ощущать в груди живое биение сердца, а в сердце – теплое человеческое чувство, когда понял, что он тоже человек, когда нашел цель и смысл своего существования, на него обрушился новый удар и все уничтожил.

Как живо припоминал он сейчас те страшные минуты, когда Марыся умирала, когда он, почти обезумевший от бессильного отчаяния, сидел рядом с ней, уже не способный ни на какое усилие, ни на малейшую надежду, ни даже на то, чтобы помолиться. Да и тут, во время длинных тюремных ночей, он переживал те же чувства. Точно так же его мысль упрямо кружила над тем вихрем, который втягивал в бездну все, что он любил, ради чего хотел жить, ради чего только и мог жить.

В памяти вновь и вновь пробуждалось воспоминание, туманное и расплывчатое, что когда-то, очень давно, он уже пережил подобное несчастье, утратив все, что имел. Однако напрасно знахарь напрягал свою память. Явственно возникало в ней только одно имя, странное, никогда не слышанное, а все же очень знакомое – Беата. И почему оно столь неизменно возвращалось, самим звуком своим вызывая тревогу? Что оно означало?..

Он лежал с открытыми глазами на твердом, набитом сеном тюремном матрасе и вглядывался в темноту, точно хотел разглядеть в ней что-то. Но память останавливалась всегда в одном и том же месте, останавливалась перед какой-то высоченной, до самого неба, стеной, за которую проникнуть не могла.

…Это была осень, и болотистая дорога, и обычная крестьянская телега, которую тащила маленькая пузатая лошаденка… Он лежал на возу и спал, а голова его билась о дощатое дно телеги, ударялась сильно, было больно. Эта боль его и разбудила.

А что произошло до этого?..

Да, тут и начиналась та высоченная, недосягаемая стена, за которой крылась тайна, и эту тайну невозможно было разгадать. Какая-то неизвестная, забытая им жизнь, зачеркнутая, вымаранная из реальности судьба. Он знал только одно: та его жизнь отличалась от теперешней. Она была как-то связана с миром богатых людей и с этим загадочным именем – Беата.

В первые годы своего бродяжничества он пытался преодолеть эту завесу, которая преграждала его памяти путь в прошлое. Ведь он не мог не понимать, что у него тоже должны были быть детство и юность. Осторожно расспрашивая случайных встречных, он понял, что все, в отличие от него, помнят свои детские годы. Потом он уже никому не признавался в своей странной особенности, потому что ему все равно никто не верил. Над ним только подсмеивались и делали предположения, что он, наверное, имеет веские основания забыть свое прошлое. Но сам он по-прежнему напрягал мозг и все время возобновлял наступление на ту стену, а после каждой очередной неудачи усталый, изнуренный до полного изнеможения, полубезумный, возвращался в свою действительность и обещал себе, что уж больше таких попыток делать не будет.

Проходили годы. Антоний привык и смирился с этим, уже даже обещать не приходилось – он больше не пытался преодолеть стену. Порой только какое-нибудь внешнее событие помимо его воли пробуждало в нем внезапное беспокойство и тот страх, который каждый человек испытывает перед непонятными ему, непостижимыми силами, действующими в нем самом, в его сознании.

Работа была лучшим способом отвлечь себя от этих мыслей, поэтому Антоний Косиба все охотнее и чаще хватался за нее.

В тот день вместе с несколькими другими заключенными он с раннего утра откапывал лопнувшую канализационную трубу. Последние несколько дней стояла оттепель, поверхность земли превратилась в болотистую грязь, но чуть глубже почва еще помнила недавние сильные морозы, поэтому пришлось тяжело намахаться кайлом и заступом.

Около десяти из канцелярии пришел старший надзиратель Юрчак.

– Ого, похоже, кого-то зовут на свидание, – предположил один из наиболее опытных заключенных.