Джеймс Келман - Перевод показаний

слушал его

Что происходило. Я не боролся, не сражался. Конфликт, какой конфликт. Для него-то определено, если это была борьба между нами двумя, им и мной, как ее надо вести, борьбу. Я мог и не знать, и все же, в его манере была уверенность, уверенность. Я бы сказал, опасный, опасный человек.

Товарищ нас не познакомила. Почему. Это было бы вежливо. Что еще могла бы она сделать. Она продолжала, допускала интимность между ними, ей им. Это во-первых.

Если вежливость, ко мне. Как тоже и к постороннему, да, мы же не знали, один другого, ни в каких обстоятельствах, никаких других, я ничего не знал, но что он хотел ее, да, конечно, что тут скажешь, да ничего, он хотел ее, а ее тело было от моего, она отодвинулась, свою ногу от моей ноги, да, это глупо, все это глупости, как и жизнь, жизнь разве серьезна, когда это она серьезна, я что-то пока не обнаружил, когда это так, возможно, и никогда.

Это я знаю. Может я так и не говорил. Контейнер с чаем был рядом с ним, и я потянулся туда. Она смотрела на меня. Я держал чай у губ. Но она все смотрела, нахмурясь. Я притворился, что не замечаю, попил, потом сложил на груди руки. Теперь я был не такой измотанный, не такой усталый, и выбрался из-под одеяла, приподнял ноги, чтобы присесть на корточки, да, я мог бы вскочить, набрался сил, да. Я сказал ей, Да, сейчас хорошо бы сигарету. И тоже вина, бренди, если бы у нас что-нибудь было.

Чш

Чш

Люди спят. Да, люди спят, ты говоришь это мне, не ему, стоит мне открыть рот, ты говоришь это только мне.

Теперь она взглянула на меня, и я увидел искры в ее глазах, это было в ее глазах, искрение. Сверкание, в темноте, но я его видел, там отражался откуда-то шедший свет, быть может, из ее души. Так же, как в детстве. У нее была в коробке одна фотография, держала там, и она показала ее мне, свою фотографию, в десять лет. Она определенно была красавицей, я мог ее разглядеть, яркие глаза, конечности, смеющаяся, шаловливая. Подумал ли я тогда о моей семье, подумал ли о тех прежних днях, когда моя жена еще не исчезла, конечно так, и тоже об этой женщиной, которая была теперь мне товарищем, стала такой, так я считал.

Но этот пришедший, что он говорил, я этого не уважал и думал, наверняка и она тоже, как она может этому верить, это же ложность, ложность, разве она может в это поверить. Но то, что он говорил ей, слушавшей, слышал и я, и понимал тоже, это был анализ нашей ситуации с верхнего уровня командования, как будто у него доступ, имелся доступ. Хотя я не сомневался, что доступ у него такой есть или был. Да, она слушала. Я не говорю верила, только слушала, но с большим вниманием. Это я знаю. Международные перспективы, международные корпорации, кооперации, кооперации мирного времени военного времени. Озабоченности этих сил, также и обязательства, благотворительность таким, как мы, обязанности, да, для таких, как мы, для всех таких, как мы, так он говорил, что значит такие, как мы, разве что держатели акций, говорил он, это безопасность, говорил он, ты ведь знаешь безопасность, что есть безопасность.

Это он мне говорил. Я ему не ответил. Что есть конфликт. Я не стал ему отвечать, аргументировать, не ответил. Знал ли он, что у меня оружие, у него-то должно было. И опять сказал мне. Что есть безопасность. Я посмотрел на нее, и она сказала пришедшему. Мы живы, мы трое.

Я сказал, Да, мы живы.

Ты слишком громко.

Я слишком громко.

Тут дети.

Что

Ты слишком рассержен, сказала она.

Эти его высказывания, и я слишком рассержен, эта риторика, вся эта чушь, для чьих ушей, для чьих ушей, для наших, для моих не для моих, для твоих, возможно, но не для моих, это ложность. Да, он меня рассердил. Да.

Тут я увидел, он глядит на меня, прямо, без страха, я так не думал, ни физического, ни как интеллектуал, всякие мысли, аргументы, предположения и убеждения, какие у нас имелись, все это было безразлично, было безразлично ему, да и сам я, как мужчина, я был безразличен, только что я глуп.

Ничто для него, ну и ладно. Что он мог дать мне, ничего. Но он был здесь и думал, что все для него. Кем он был, чем для этой женщины, которая была мне товарищем, что он такое, а теперь он глядит на меня и говорит тихо, спокойно. Обращался, как раньше, к моему товарищу, а глядел также на меня, так чтобы не исключить, не исключая меня.

Мы не можем проводить изменения, сказал он, это также и наше преимущество. Нашим людям не следует расходовать энергию, без необходимости, как в обсуждении этих вопросов. Если решения принимаются где-то и наша энергия имеет большое значение, как это и есть, ваша энергия наша энергия моя энергия, для всех нас, мы признаем это, как взрослые существа, зрелые существа, мы не можем оспаривать, поскольку в отсутствие оснований это становится нелепой стратегией, рефлексией дураков, годящейся для недорослей.