Джеймс Келман - Воскресные газеты

Множество рассказов и два романа, которые Джеймс Келман написал за последние 16 лет, завоевали ему признание и репутацию талантливого и сильного писателя. Рецензенты пишут о нем: «Его произведения всегда захватывают» (газета «Гардиан»), «Значительно… умно, психологически глубоко и порою трогательно» (литературное приложение к газете «Таймс»).

Келман хорошо ощущает, что такое жизнь тех людей, которые находятся на нижних ступенях социальной лестницы, людей, живущих в бедных кварталах больших городов — в первую очередь, в его родном городе Глазго. Однако суровый реализм смягчается у него юмором — как это обычно бывает в жизни, — и он часто переходит от сухих фактов к лирическим описаниям, от трагедии к фарсу. Очень важно то, что он отказывается от какой бы то ни было словесной изысканности: он абсолютно уверен, что культура создается из тех слов, которыми пользуется народ.

Келман родился в 1946 году; в 15 лет он ушел из школы и готовился стать наборщиком. В 17 лет он отказался от этой профессии; затем он часто менял работу, а иногда оказывался безработным. Сейчас он живет в Глазго с женой и двумя дочерьми.

Действие рассказа «Воскресные газеты» происходит в Глазго в 1970 году (фунты, шиллинги и пенсы были заменены во всей Великобритании десятичной денежной системой в 1971 году). Этот рассказ взят из сборника «Гончая на завтрак», опубликованного в прошлом году издательством «Секкер энд Уорбург».

Томми уже минут 10 как проснулся, когда наконец, нарушив тишину воскресного утра, у него под ухом зазвонил будильник. Томми отключил звонок и сразу же вскочил с постели. Несколько секунд — и он был уже одет. Он открыл дверь спальни и прошлепал по коридору на кухню. Рядом с бутылкой молока и сахарницей уже стояла тарелка с кукурузными хлопьями; он полил их молоком и посыпал сахаром.

Когда он кончил есть, скрипучая дверь приотворилась и в кухню заглянула мать, жмурясь от солнечного света.

«Уже встал?» — спросила она.

«Ага, мама. Вот только что съел хлопья».

Лица ее он не видел.

«Уже помылся?»

«Ага. Отличный день сегодня».

«Надо следить за собой. Где-то здесь апельсин».

«Ага, мама».

«Не «ага», а «да»».

Он кивнул и встал из-за стола, резко отодвинув стул, который громко проскрежетал по полу.

«Шшш! — прошептала мать. — Не разбуди папу».

«Прости, — шепотом сказал Томми. — До свиданья».

«Часов в восемь?»

«Не знаю», — ответил он, нагибаясь, чтобы взять брезентовый мешок для газет.

«Джон всегда часов в восемь забегает поесть», — сказала мать.

«Ага!» — сказал Томми и закинул мешок за плечо, как делал его брат.

«Не говори «ага»», — сказала мать, слегка нахмурившись; глаза у нее уже были широко открыты, она привыкла к яркому утреннему свету.

«Прости, мама».

«Ладно. Тебе уже пора. Пока!»

«Пока!» — отозвался он, и она исчезла в темной зашторенной спальне, но ее голова тут же снова появилась в дверном проеме:

«Шшш!»

«Что там происходит?» — спросил хриплый голос из глубины спальни.

«Прости, мама!»

Пока дверь затворялась, Томми услышал отцовский кашель.

Томми вымыл лицо и потом осторожно открыл входную дверь. Он вышел на площадку и опрокинул было пустую молочную бутылку, но ухитрился вовремя подхватить ее, прежде чем шум окончательно не затих. Где-то залаяла собака. Не осмеливаясь насвистывать, Томми бегом спустился по лестнице; на последнем пролете он перепрыгнул через несколько ступенек, а затем остановился и задержал дыхание, пытаясь понять, не разбудил ли он соседей, когда со стуком спрыгнул на бетонную площадку.

Выскочив наружу, он сбежал по ступенькам крыльца, уже не беспокоясь, производит он шум или нет. Перейдя дорогу, он облокотился на штакетник, ощетинившийся острыми кольями, и поглядел вдаль на долину. Утро было очень ясное. Он хорошо видел и холмы Старого Киркпэтрика и перевал Верблюжий Горб, соединявший их с Лозовыми холмами. Вставив два пальца в рот, Томми во всю мочь свистнул и рассмеялся, когда над ручьем и над Саутдином раскатилось эхо. Он повернулся и несколько раз раскрутил над головой брезентовый мешок. Затем он рысцой побежал по дороге, ударяя мешком по каждому фонарному столбу. Он уже не помнил, что сегодня за день и который час. Было такое ясное утро, и ему было так хорошо.