Е. Бирман - Рассказы

— Ты имеешь в виду научную фантастику? — спросил Э. равнодушно.

— Или, может быть, детективы? — зевнул И.

— Набьешь ими мозг, словно желудок соломой, — сказал Э. недовольно, — а ощущения эмоциональной сытости нет.

— И интеллектуальной тоже, — согласился И.

Э. тоскливо глянул на рыбный ресторанчик, из которого недавно вышли мастер М. и юная школьница. «Весьма удовлетворенный, кстати, вышел», — заметил про себя Э.

— Вы что, читать не умеете? — будто черт из табакерки вынырнул перед ними и сердито окрикнул их тот самый мастер М.

Его не заправленная в брюки рубашка выступала из-под пиджака, а длинные губы — из бороды и усов. Губы легонько лоснились и блестели, на них словно мужская помада (если бы таковая существовала в продаже) была пленка волшебно легкого рыбного жирка.

— Не видите маркировку на кабеле? Это же тот самый знаменитый патент: оболочка пропитана особым составом, который предохраняет ее от тропических насекомых, а также и весь кабель целиком от того, чтобы его могло выкопать и продать по частям местное население. А вы сидите тут рядом с бухтой в яме на солнцепеке. Никто, кроме еханых ученых, которые эту хрень выдумали, не знает, как она работает. Зато результаты всем, кроме вас, долбаков, известны. Три классных детектива написаны после первой же прокладки этих кабелей в Африке: «Пропавшее племя», «Бессильный фаллос» и «Безумие на экваторе». Все уже стали мировыми бестселлерами. Голливуд по «Бессильному фаллосу» фильм снимает.

— Невежи!.. М-м-а… — добавил мастер, но уже мягко, по-отечески, избегая употребления непечатных выражений.

Мастер М. ушел, а спорящие засуетились, торопясь покинуть опасное место. Покачивая, как обычно, головой на длинной шее, мимо них протащил кабель городской сумасшедший. Воспользовавшись уходом мастера, он стал разматывать бобину с готовым к экспорту кабелем.

— Что самое важное в жизни? — спросил он спорящих.

— Эстетическое, эмоциональное, — высказал свое мнение Э.

— Интеллектуальное, — оппонировал ему И.

— Гуманное, — возразила обоим Г.

— Кошачье, — сказал Э.

— Собачье, — не согласился И.

— Человечье! — воскликнула Г.

Спор на этом закончился, потому что двое воспитанных мужчин обязаны оставить последнее слово за женщиной, даже если они с ней не согласны.

Высокий, метров семнадцати ростом, человек склоняется к моему лицу, чтобы лучше слышать мои раздраженные ответы ему. Но все равно приходится задирать голову к его физиономии, здоровенной и вопросительно сморщенной. Я раздражен, потому что — ну, сколько же можно спрашивать?

У меня уже начинает болеть шея. Между шеей и спиной, я чувствую, образовались уродливые складки кожи, и воротник рубашки упирается в совсем недавно остриженный затылок, а он все никак не может понять, как ему пройти к кладбищу, где, как он утверждает, похоронен его дядя. Думаю, когда он наконец доберется до нашей громадной, но тесной юдоли скорби, никаких проблем с поиском могилы там у него не будет, если его дядя был такой же длины, как он. Отвели, наверно, под его дядю половину ряда.

Какой же он нудный — уточняет и уточняет, вяжется, вяжется и никак не отстанет: «А потом куда, а затем как?» В таких случаях выясняют у одного встреченного человека первую часть пути, у другого — следующую, и т. д. А этот все вытягивает и вытягивает сведения, солитер этакий, кажется, никогда не отстанет со своими расспросами.

— Нет, не пришлось знать вашего дядю, — отвечаю ему. — Он что, тоже был рослым мужчиной?

Ей-богу, похудею минимум на килограмм после беседы с ним. Но вот, кажется, понял наконец, что надоел мне. Почувствовал. Отвязался.

Вон он — идет в своих несуразных башмачищах. Повернул направо, как я ему объяснил. Выискивает, у кого бы еще спросить. Говорящая жердь. И голос такой — как у крупного человека, но по густоте своей тянет все-таки не на семнадцать, а только примерно на два с половиной погонных метра.

«Мой дядя, мой дядя…» — изобразил я его манеру говорить большому черному горбатому джипу, припаркованному на обочине рядом, и полюбовался разделенным надвое отражением своего лица: подбородок и рот двигаются, кривляются («мой… дь-я-дь-я…») на полированной черной дверце, а нос, глаза и лоб — глядят из тонированного стекла и будто бы поверх моей настоящей головы — в небо.

Я подумал: пойти за ним, посмотреть, что будет дальше, или — ну его? Решил — ну его, сел в этот самый джип, потому что он мой, и поехал на рынок. Мне нужно было там купить два пучка свежего сельдерея.