Е. Бирман - Рассказы

В этот момент И., в начале речи Э. равнодушно положивший, было, ноги на кабельную бухту, резко взбодрился. Он сбросил с плеч на землю стеганую фуфайку и долго рылся в ее карманах, прежде чем из одного из них, вывернутого наизнанку (вам, наверняка знакома изнанка таких карманов — грубый шов, пучок скатавшейся нитки, сероватый шарик полуистлевшей бумаги), вынул том с названием «Человек без свойств».

— Книга Роберта Музиля, австрийского писателя, — сказал И., готовясь оспорить сказанное Э. — Вот, пожалуйста, — он раскрыл книгу в том месте, где была закладка, и процитировал: «Когда одного великого первооткрывателя спросили, как это ему пришло в голову столько нового, он ответил, что просто все время об этом думал. И правда, можно, наверно, сказать, что неожиданные идеи появляются не от чего другого, как от того, что их ждут. Они в немалой мере суть результат характера, постоянных склонностей, упорного честолюбия и неотступных занятий».

— И вот дальше, тоже замечательно, — И. хотел лишь прочистить горло легким покашливанием, но длинный истошный кашель, похожий на хриплый лай, долго не прекращался. Когда же ему наконец удалось совладать с ним, он продолжил чтение: «Однако, с другой стороны, решение умственной задачи совершается почти таким же способом, каким собака, держащая в зубах палку, пытается пройти через узкую дверь: она мотает головой до тех пор, пока палка не пролезает, и точно так же поступаем мы…», т-д-д… — что-то сократил И., — «…и в таких случаях ты отчетливо чувствуешь легкое смущение оттого, что мысли сделали себя сами, не дожидаясь своего творца. Смущенное это чувство многие называют сегодня интуицией — прежде его называли и вдохновением — и усматривают в нем нечто сверхличное; а оно есть лишь нечто безличное, а именно родство и единство самих вещей, которые сходятся в чьей-то голове».

Э., слушавший вначале с большим интересом и явным сочувствием, теперь смущенно замотал головой.

— Замечательно! Роскошно! — закричал он. — Но что это за болотная последняя фраза? Как там? Мне даже трудно повторить!.. «Интуиция есть безличное родство и единство вещей, которые сходятся у меня в голове»? — Э. поморщился так болезненно и беспомощно, будто и впрямь в его голове устроили склад-кавардак случайным образом сваленных в кучу слов.

Г., чуть наклонив голову, сочувственно улыбалась ему.

— Ну, как же, — снисходительно и даже несколько высокомерно сказал И., — отдельные лично воспринятые образы разрозненных сущностей в виде неоформленных мыслей кашеварятся в голове субъекта, но в тот момент, в ту долю мгновения, когда их связь между собой как по волшебству вдруг упорядочивается, наступает озарение, и с этого момента образ упорядоченной сложности, симбиоз будто бы самоорганизовавшегося хаоса, обретает собственную жизнь, отрывается от мыслящего субъекта и становится общеупотребительной сущностью. Просто гений умеет высказывать свои мысли в более компактной и убедительной форме, — закончил И., и в голосе его теперь уже доминировала над всеми другими возможными оттенками речи — скромность.

Э. смотрел на него с восхищением, но спохватился, и решил оказать сопротивление.

— А давай прочтем следующий абзац после выбранного тобою. Что мы узнаем из него? — Э. взял из рук И. «Человека без свойств».

Видимо он изрядно натаскался кабелей сегодня, потому что руки его не держали книгу. Он опустил ее на землю, а чтобы она не закрывалась, придавил одну половинку раскрытого тома двумя витками толстого кабеля, а другую придерживал указательным пальцем за уголок.

Встав на колени перед книгой, он медленно прочел: «Чем лучше голова, тем меньше при этом ощущаешь ее. Поэтому думанье, покуда оно не завершено, есть по сути весьма жалкое состояние, похожее на колику мозговых извилин, а когда оно завершено, оно имеет уже не ту форму, в какой происходит, не форму мысли, а форму продуманного, а это, увы, форма безличная, ибо теперь мысль направлена уже наружу и препарирована так, чтобы сообщить ее миру. Когда человек думает, нельзя уловить, так сказать, момент между личным и безличным, и поэтому, наверно, думать писателям так трудно, что они стараются этого избежать».

К концу чтения на Э. было страшно смотреть. Он напоминал человека с внезапно обмякшими от невероятного усилия мышцами, который пытается хоть как-то удержать равновесие, то выпячивая живот, то изгибая позвоночник. Он ужасно побледнел. Г. с И. бросились, чтобы его поддержать.