Е. Бирман - Рассказы

— Никого нет выше Набокова, — авторитетно заявил Э. — Ведь вот одна только фраза, а сколько в ней очарования для любящего литературу сердца.

Э. по памяти процитировал «Лолиту»: «„Чем поцелуй пыл блох?“ — пробормотал я, дыша ей в волосы (власть над словами ушла)».

Узрев немой упрек в глазах Г., он взвился и стал похож на яростно шипящую кошку.

— Ведь все дело здесь в том, как автор это делает: «поцелуй пыл блох», «дыша в волосы», «власть над словами ушла», — показалось, власть над словами, расчувствовавшись, потерял и сам Э., но он быстро, тоже как кошка, но теперь брошенная с высоты, очнулся, словно перевернулся в воздухе, чтобы упруго встать на ноги, то есть обрел дар речи — Ну при чем здесь вообще мораль, причем педофилы? Педофилы-филопеды какие-то! Упрекните еще «Пианистку»! Да одна только фраза из нее: «Остаток дня рассыпается на крошки, словно кусок сухого пирожного в неловких пальцах», — уже Нобелевской премии стоит.

Э. явно вошел в раж, а когда он входит в раж, то обычно переходит с Набокова на Елинек и с «Лолиты» на «Пианистку».

— Подумаешь, учительница музыки пису режет перед зеркалом! Себе режет, не кому-то! — Э. почти прокричал последние слова. — Рассматривать «Лолиту» и «Пианистку» с точки зрения морали… это… это…черт знает, что такое… это — на уровне понимания подставки для телевизора!

И., казалось, был сосредоточен на том, что вычислял в словах Э. пропорции истерии и образности, заставляющие его ломать фразы, но спохватился, заметив, что Г. выглядит обиженной, и толкнул Э. локтем в бок. Э. скосил один глаз на Г., второй глаз при этом тоже неизбежно скосился, но уперся в кольца кабельной бухты. Поэтому, наверно, пока Г., поеживаясь, натягивала испачканные кровью рукава, пряча в них изрезанные пальцы, Э. плавно округлил речь, стараясь зайти в атаку по правилам, сформулированным воздушными асами: сверху и держа солнце за спиной.

— А «Преступление и наказание» — великий роман? — спросил он вкрадчиво.

— Конечно, — ответила Г.

— И что же, Достоевскому, значит, можно отправлять студента проламывать головы женщинам? Хорош великий роман! Какой пример для юношества! — Э. на глазах сползал к откровенному ерничеству. — Вот начитается подрастающее поколение таких романов и пойдет с топорами навещать соседей по подъезду!

Изобретенное Э. на ходу слово «филопед» и упоминание учительницы из романа Елинек вызвало в И. воспоминание о родной для всех троих средней школе города N. Чтобы дать спору остыть и главным образом остудить Э., он стал рассказывать о недавнем посещении им главного рассадника просвещения города N.

— Я пришел, когда шли уроки, в коридорах было тихо… — начал он.

— И я однажды так пришел в нашу школу, — перебил его Э., — и меня ужасно поразила эта тишина и голоса учителей за закрытыми дверями. Совершенно удивительное, потустороннее чувство!

— …я остановился у дверей химкабинета, — продолжил И., — и как раз в этот момент учитель химии повторил свою единственную в году, но зато ежегодную шутку: «Мочевина — это не то, что вы думаете». Кстати, химия нынче в нашем городе — королева наук, почти каждый ученик старших классов собирается изучать после школы изоляцию кабелей. А потому вес одной шутки учителя химии в этом году равен весу трех и больше по сравнению прошлыми годами, несмотря на то, что удельный вес шутки остался неизменным. Этот факт, кстати, до недавнего времени грозил помешательством учителю физики, положение которого и без того было достаточно незавидным, потому что никто в городе не считал любопытным его утверждение о том, что сопротивление медной жилы кабеля равно приложенному к ней напряжению, деленному на протекающий в ней ток. Ведь у нас здесь никто и никогда не занимался такой жуткой абстракцией как деление напряжения на ток. А вот резиновой изоляцией перепачканы даже руки детей в детском саду.

— В литературе, как говорится, на вкус и цвет товарищей нет, — резюмировал И. — вот, например, рассказ учителя физики про сопротивление проводников наших сограждан совершенно не занимал, а стоило ему изречь в классе, что по медным проводам можно передавать как информацию, так и энергию, а по оптическим — одну только информацию, как во всем городе только и разговоров об энергии и информации, и учитель физики теперь в каждом доме — желанный гость.

— Из этой твоей истории про учителя физики, энергию и информацию как раз и вытекает, что существуют такие идеи, темы и способы их изложения, которые всем подходят, — заметила Г. без воодушевления.