Е. Бирман - Рассказы

Глупые девчонки, сетует Мафусаил, они так вечно и будут увлекаться мальчишками и крутить с ними любовь, делая все возможное, чтобы обернуть вспять Дарвиновский процесс естественного отбора. Например, этот красавчик Гумберт, умер в тюрьме от закупорки сердечной аорты, когда ему не исполнилось даже сорока пяти лет. И так уже по недомыслию этих глупышек человеческий век сократился в десять раз — до восьмидесяти, девяноста лет. Конечно, будь Мафусаил настоящим альтруистом, он ездил бы в Тель-Авив не по выходным, а в будние дни, заглядывал бы в донорский пункт, простым способом добывал бы ценный генетический материал и жертвовал его человечеству.

Но Мафусаил усаживается на бетонное ограждение, отделяющее набережную от песчаного пляжа, убеждается, что снова забыл очень темные очки, превращающие его в наблюдателя-невидимку, и медленно, якобы засыпая, прикрывает веки, когда ловит на себе очередной подозрительный взгляд проходящей мимо «Шарлотты».

Лицо Шарлотты Первой, и без того очень светлое, кажется еще светлее благодаря открытому выпуклому лбу. Появление ее на любом фоне создает иллюзию посещения ювелирного магазина — изделие из светлого золота, украшенное крупными аметистами. Двумя. В лице ее ничто так не бросается в глаза, как это доминирование двух контрастных цветов: светло-пшеничного — волос и ярко-морского — глаз. Мафусаила немало помучил вопрос, украсила бы это лицо выразительность или наоборот перегрузила бы его как картинную галерею, где так быстро утомляется взгляд. Она могла бы быть королевой красоты в Касабланке или русской певицей. Она не стала ни тем, ни другим, и теперь ей нужно было какое-нибудь приносящее доход занятие.

Мафусаил впервые узнал о ее существовании, когда родственники Шарлотты попросили помочь ей с работой. Не слишком счастливый опыт его предыдущих попыток трудоустройства знакомых и друзей обусловил сдержанный ответ Мафусаила. Все почему-то полагают, сетовал он, что за семьсот лет у него должны были образоваться тысячи полезных связей. Да, у него есть связи, но ведь секрет их сохранности и устойчивости — в том, что он не злоупотребляет ими в ущерб здравому смыслу. Выяснив, однако, что профессия Шарлотты совпадает с одним из множества смененных им занятий, он вызвался помочь этой безликой пока для него Шарлотте, натаскав ее и передав часть опыта, после чего он сможет намекнуть о ней своим бывшим клиентам. Только получив его согласие заняться Шарлоттой, ее родственники, сердечно поблагодарив Мафусаила за отзывчивость, намекнули со скромной улыбкой, что их совместные занятия, скорее всего, не будут для него в тягость. Мафусаил не рискнул задать пару или хотя бы один вопрос, который прояснил бы причины их легкомысленных утверждений. Не представляя себе внешности и психологического склада Шарлотты, он попытался все же представить излучины ее женской интуиции в выборе общего имиджа и деталей одежды для их первой встречи.

Ей, конечно, будет известно, что ему уже стукнуло семьсот, но игривые родственники, несомненно, намекнут и ей, что он отнюдь не развалина, годная только на то, чтобы вытирать ему суп с подбородка.

Открытое платье она, вероятно, сочтет слишком провокативным, юбка ниже колен будет отвергнута, поскольку может быть воспринята как оскорбление, хотя она знает, каким тяжелым испытанием для мужчины является пара открытых круглых коленок. Лицо и грудь не могут быть ни спрятаны, ни замаскированы. Она не может знать, с какой стороны от него ей будет предложено сесть, поэтому к обоим профилям следует отнестись со вниманием. Наброшенная расстегнутая кофточка способна заслонить грудь, не нанося обиды и не отвлекая от дела. Напротив, прядь волос, закрыв глаза и лицо наклоненной трудолюбивой головы, может спровоцировать безнаказанные взгляды в ее сторону… Мафусаил поспешно, словно оплаченные счета, которые он по ошибке может опять захватить в очередной поход на почту, затолкал захватившие его предположения насчет Шарлотты в выдвижной ящик, предназначенный для черновиков воображения. «Оба ящика в прикроватной тумбе переполнены, — вспомнил Мафусаил, — все наверняка окажется другим, незапланированным, вот и за нижний ящик вечно заваливаются лежащие сверху бумаги, а верхний — закрываясь, прихватывает и прижимает телефонный шнур», — ковшиком прохладного скепсиса он погасил мысли о Шарлотте.

Когда он увидел, как она выходит из такси напротив его дома (какая расточительность в ее положении!), он понял в ту же минуту, что обрек себя на тяжкую борьбу с постыдным соблазном. Так он ощутил это в первый же момент, когда раскрыв дверь такси, она не выпорхнула из железной клетки на колесах (ей — тридцать семь), но будто вылупилась из нее и недоверчиво ступила на незнакомый берег в легком не очень открытом цветастом платье и белых босоножках на толстенной подошве. Она улыбнулась издалека встречавшему ее на пороге дома Мафусаилу говорящей улыбкой: «Вот я, Шарлотта, это место мне совсем не знакомо». Никакого запаха духов он не почувствовал, отступив от дверного проема и пропуская ее мимо себя вперед в прохладу и густую тень коридора.