Елизавета Александрова-Зорина - Маленький человек

Чёрная точка на горизонте, приближаясь, превращалась в женщину. Лютый назначил встречу на противоположной стороне, чтобы проследить, не придёт ли кто следом. Жена была в чёрном, словно примеряла вдовий наряд. Бархатные сапоги хищно вертели острыми носами, пока она озиралась по сторонам, нервно одёргивая юбку. Лютому захотелось, чтобы жена взяла его на руки, словно ребёнка, и погладила по голове. Он заплакал, почувствовав себя одиноким и ненужным, словно стреляная гильза. Испугавшись, что жена уйдёт, пытался позвать её, но не мог пошевелить языком, который распух, превратившись в кляп. У Лютого поплыло перед глазами, и он потерял сознание.

А когда очнулся, увидел жену с Саамом. Правая рука Могилы, он теперь занял его место, встав во главе банды. Лютый представил, что в руках у него ружьё, и, целясь в Саама, гадал, убил бы он бандита или нет.

На пустынной улице слышимость была, как на реке, так что до Лютого долетало каждое слово. Саам ругался с его женой, размахивая руками, что-то втолковывая ей, но женщина упрямо надувала губы, и Савелий со смехом подумал, что даже такой сорвиголова не может с ней совладать. «Женское упрямство пострашнее твоего пистолета», — мстительно ухмыльнулся Лютый. Помощники Саама рыскали по округе, заглядывали под машины, искали его в закоулках. Пытаясь укрыться за металлическим листом, Лютый уронил его, и бандиты обернулись на шум.

— Вот он! — Саам сделал знак рукой, потянувшись к кобуре.

Лютый, прижимаясь к земле, протиснулся между гаражами и побежал в лес. Гнилые коряги хватали за ноги, не давая бежать, а ветки цеплялись за одежду и царапали лицо. Расправы он мог избежать, только вернувшись в город, от которого был отрезан погоней, а в лесу было не укрыться. Бандиты догоняли, а Лютый петлял, как заяц, затравленный собаками. Споткнувшись, он скатился в овраг, в низине которого собралось маленькое озеро, и плюхнулся лицом в склизкую болотистую воду. Крики и хруст веток под тяжёлыми ботинками доносились всё ближе, и Лютый, обмякнув, впал в оцепенение и покорно ждал своей судьбы, а в голове стучало: «Сейчас всё закончится, сейчас всё закончится». Вода лезла в нос и уши, а серая землеройка с длинным, как у крысы, хвостом, вскарабкавшись на плечо, впилась зубами. Отбросив её в воду, Лютый увидел в склоне оврага большую нору, оставшуюся от вырванного с корнями дерева. Едва поместившись, он забился в неё и уткнулся лицом в землю, зажав уши. Лютому казалось, что если он не видит бандитов, то и они не увидят его.

Саам тащил за руку его жену.

— Ты сказала, что он тебе доверяет!

— Сами спугнули!

Споткнувшись, женщина упала и, с остервенением стянув сапоги, оторвала сломавшийся каблук. Жена была так близко, что Лютый мог протянуть руку и погладить ножку, обтянутую чёрным капроном. Он подумал, что двадцать лет прожил с женщиной, которую едва знал. Супруги — всегда случайные попутчики, но они с женой ехали в разных поездах.

— Как сквозь землю провалился! — сплюнул Саам, присев на поваленное дерево.

— Может, не он? — с сомнением сказал один из бандитов, стоявший в двух шагах от норы, где прятался Лютый.

Саам не ответил, зло сверкнув глазами.

— Долго он в лесу не протянет, — плаксиво протянула Лютая. — Пару дней пошляется и сдастся. Карауль его у отделения — не прогадаешь. Куда ещё ему идти? Ни друзей, ни родственников.

Лютого искали до темноты, кружа вокруг, разбредаясь по лесу и вновь возвращаясь к тому месту, где последний раз видели его, и Савелий до крови кусал кулак, чтобы не уснуть. Его душил кашель, дравший горло, словно когтистой лапой, и он задыхался, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не выдать себя.

— Если в первом акте ружьё выстрелило, значит, в третьем оно должно висеть на стене, — кричал вдалеке Саам. — Ищите, и без Лютого не возвращайтесь!

От оврага тянуло холодом, у воды клубился туман, который, словно кошка, лез под свитер и сворачивался на груди, так что Савелию казалось, будто на него опустили холодную могильную плиту.

Летняя веранда «Трёх лимонов» была оцеплена, повсюду стояли патрульные, отгонявшие любопытных прохожих. Целый день на площадь шли горожане, чтобы хоть издали взглянуть на то место, где убили Могилу, не веря, что это случилось. Бандиты стреляли по прохожим злыми глазами, и люди пытались придать лицам скорбное выражение, пряча улыбки под прижатыми к губам платками.

А бандиты, скалясь, проводили рукой по карманам, ощупывая ножи.

— Живёшь — пресмыкаются, умрёшь — радуются.