Вольдемар Бранк - Маленький человек на большом пути

Давно это было, очень давно. Еще только сменились века, и люди, путаясь, по привычке часто писали «тысяча восемьсот» вместо «тысяча девятьсот», как мы сейчас путаем года, когда приходит новый январь…

Начало весны у нас, на севере Латвии, выдалось в тот год очень переменчивым. То сияет совсем по-весеннему яркое, теплое солнышко, то снова набегают тучи, сыплет снежная крупа, метелит, морозит.

Мы ожидали возвращения отца с лесных работ. Старшего брата, Густава, мать послала на хутора навестить дядю Андриса, в надежде, что тот не поскупится, подарит гостю немного копченого сала.

— Вот когда напечем пирогов! — заранее радовался я.

— А на чем? Дров-то кот наплакал. Хочешь пирогов — беги в баронский лес за хворостом! — возясь у плиты, сказала мать.

Я обрадовался. Ведь за хворостом можно пойти через остров — на озере еще лед. Перебраться на остров, полазить по развалинам замка, а потом напрямик через замерзший пролив к Храмовой горке, в лес. Версты две, не больше.

Разыскал в чулане мешок; к нему пришиты лямки из грубого льняного полотна — удобно тащить на спине.

— Оденься как следует, Волдис, апрель обманчив. — Мать подала мне старенькие, подшитые кожей валенки.

Я не стал спорить. Обул валенки, ветхий полушубок перехватил пояском, засунул за него топорик. Нахлобучил лопухастую заячью шапку, не забыл и рукавицы.

— Смотри только, чтобы хворост сухим был, — прозвучало вслед последнее напутствие.

В то время мы жили в доме торговца обувью Закиса, в чердачной комнате с единственным окном на северную сторону. Съехав по перилам лестницы, я выбежал во двор. Сунул под мышку мешок, сорвал на радостях ушанку и подбросил в воздух — отличная погодка! Сияет солнце, на небе ни облачка…

Вот и бугор. Рысцой с него — и передо мной озеро. Возле берега лед ненадежный: в тех местах, куда ветер за зиму нагнал солому, мелкие ветки и прочий мусор, солнце протопило изрядные полыньи. Подойдешь поближе — лед колышется, дышит, вода под ним угрожающе булькает. Поэтому ступать нужно осторожно.

Но вот я уже на острове. Передо мной высятся руины старинного замка. Походил по земляным валам, осмотрел, запрокинув голову, крепостные стены — когда-то неприступные, они за сотни лет основательно пообсыпались.

Нащупывая ногами трещины в почти отвесной стене, забрался на верх самой высокой башни. С нее видно далеко-далеко. В одну сторону смотришь — все наше местечко как на ладони. А повернешься — озеро чуть ли не до самого горизонта.

От большой проруби, выдолбленной еще зимой рыбаками, доносился истошный птичий крик, гомон. Здесь собралась стая черных скворцов — уже вернулись из южных стран. Птицы весело возились на краю полой воды, прыгали, размахивали крыльями. Неужели купаются? Совсем как летом!

Интересно! Я быстро спустился с башни, сбежал с насыпи на лужайку. Сверху казалось — она почти сухая, а тут кругом талый снег и вода! Прыгаю с кочки на кочку, чтобы не промочить ноги.

Пока добрался до песчаной косы недалеко от проруби, стало совсем тепло. Здесь хорошо: солнышко пригревает, а от порывов по-зимнему холодного ветра защищают развалины.

С запада на небо тяжело взбиралась темная слоистая туча. Что-то она мне напомнила. Я присмотрелся и увидел над далекими лесами огромную черно-синюю птицу. Раскинула крылья с одного края горизонта на другой и с каждой минутой взлетает все выше. Значит, скоро опять быть метели!

Подобрался почти к самой проруби. Скворцы и в самом деле купаются. Смешно как! Окунут па миг голову в воду и отряхиваются, разбрасывая вокруг себя сверкающие брызги. Пока я стоял так и смотрел, солнце неожиданно скрылось за тучей. И сразу, словно, притаившись где-то, выжидал в нетерпении этого мига, налетел пронизывающий ветер. Птицы перестали купаться, но от проруби почему-то не улетали: взъерошившись, жались друг к другу.

Посмотрел на темную тучу, за которой спряталось солнце. Ни единого просвета! Становилось все холоднее. Надо бы идти, но я не уходил, наоборот, даже на корточки присел, наблюдая за птицами. Многие скворцы, видно, порядком уже продрогли, размахивали крыльями. Но ни один так и не улетел. Странное дело! Что их держит здесь, возле проруби?

Ой, да что это я! С минуты на минуту повалит снег, а мне в лес через пролив, да еще собрать целый мешок хвороста. И обязательно сухого!

Заторопился, побежал, размахивая мешком на птиц — нечего им здесь сидеть! Пусть улетают, глупые, прячутся от метели. Скворцы напугались. Прыгали, кувыркались, падали, словно обессилевшие, на бок. И все-таки не улетали. А некоторые даже и не шевелились. Я на них — а они стоят себе, будто застыли.