Ольга Токарчук - Правек и другие времена

Однажды появился у Стаси за водкой молодой лесничий. Была жара, поэтому она предложила ему сесть и выпить воды с соком. Он поблагодарил и залпом выпил два стакана.

— Какой замечательный сок. Вы его сами делали?

Стася поддакнула, и непонятно почему у нее забилось сердце. Лесничий был красивым мужчиной, хотя еще очень молодым. Слишком молодым. Он был невысокий, но зато крепкий. У него были красивые черные усы и живые карие глаза. Она старательно завернула ему бутылку в газету. Потом лесничий пришел опять, и опять она дала ему соку. Они поболтали немного. А еще через некоторое время, в один из вечеров, он постучал, когда она уже раздевалась ко сну. Он был навеселе. Она быстро надела платье. В этот раз он не хотел бутылки на вынос. Хотел выпить. Она налила ему водку в стакан, а сама села на краешек дивана и смотрела, как он выпил одним махом. Он закурил и оглядел пристройку. Кашлянул, словно хотел что-то сказать. Стася почувствовала, что это необычная минута. Она вытащила другой стакан и налила в оба до самых краев. Они взяли стаканы и чокнулись ими. Лесничий выпил и оставшиеся капли стряхнул на пол. Потом вдруг положил ладонь на колено Стаси. От одного этого прикосновения ее охватила такая слабость, что она откинулась назад и легла навзничь на диване. Лесничий повалился на нее и начал целовать в шею. Стася в тот момент подумала, что на ней старый, перешитый и латаный лифчик и растянутые трусы, поэтому когда он ее целовал, она сама стащила с себя и то и другое. Лесничий ворвался в нее стремительно, и это были самые прекрасные минуты в жизни Стаси.

Когда все кончилось, она боялась под ним пошевелиться. Он встал и, не глядя на нее, застегнул штаны. Буркнул что-то и двинулся прямо к выходу. Она смотрела, как он неловко дергает замок. Он вышел и даже не закрыл за собой дверь.

С тех пор как Изыдор научился читать и писать, его завораживали письма. Он собирал их в обувную коробку, все, что приходило к Божским. Больше всего было служебных писем, их можно было узнать по «Гражд.» или «Тов.» на конверте. Внутри же было полно таинственных сокращений: «т. е.», «etc.», «и т. д.». А еще в коробке лежало много открыток — черно-белые панорамы Татр, черно-белое море, — каждый год с одними и теми же текстами: «Горячий привет из Крыницы», или «Сердечный привет из Высоких Татр», или «Веселого Рождества и счастливого Нового Года». Изыдор периодически вытаскивал эти постоянно увеличивающиеся старые коллекции и рассматривал, как блекнут чернила, как забавно далекими становятся даты. Что стало с «Пасхой 1948»? С «20 декабря 1949»? С «Крыницей, сентябрь 51»? Что это означает, что они минули? Минули ли они так же, как те виды, которые ты, проходя, оставляешь за спиной, но которые ведь по-прежнему где-то есть, продолжают быть для чужих глаз? Или, может, время предпочитает стирать за собой следы, рассыпает прошлое в пыль и уничтожает его безвозвратно?

Благодаря этим открыткам, Изыдор открыл для себя марки. То, что они были такие маленькие, такие изящные и так легко поддающиеся порче, хотя заключали в себе миниатюрные миры, не укладывалось в голове у Изыдора. «Совершенно как люди», — думал он и над паром чайника осторожно отклеивал марки с писем и открыток. Раскладывал их на газете и рассматривал часами. На них были животные и далекие страны, драгоценные камни и рыбы из далеких морей, корабли и самолеты, известные люди и исторические события. Одно лишь раздражало Изыдора — что их нежный рисунок портят следы туши от печатей. Отец, перед тем как умер, показал ему, как тушь с марки можно свести довольно простым домашним способом. Достаточно иметь куриный белок и немного терпения. Это была самая важная наука, какую он получил от отца.

Таким образом, Изыдор стал владельцем довольно большого собрания вполне приличных марок. Теперь он уже сам мог бы писать письма, если бы знал кому. Он думал о Руте, но каждая мысль о ней причиняла ему боль. Руты не было, он не мог написать ей письмо. Рута, как время, минула и рассыпалась в пыль.

Примерно около шестьдесят второго года в дом Божских попал от Полипы красочный немецкий журнал с рекламой. Изыдор рассматривал его целыми днями и не мог надивиться длинным словам, которые невозможно было выговорить. В сельской библиотеке он откопал довоенный немецко-польский словарь; в нем было намного больше немецких слов, чем эти raus, schnell и Hande hoch, которые выучили во время войны все жители Правека. Потом кто-то из дачников презентовал Изыдору в личную собственность маленький словарик, и Изыдор написал свое первое в жизни письмо. По-немецки: «Прошу выслать мне каталоги автомобилей и туристические проспекты. Меня зовут Изыдор Небеский. Вот мой адрес». Он приклеил на конверт несколько самых красивых своих марок и отправился в Ешкотли на почту. Служащая в блестящем черном фартуке взяла у него письмо и, осмотрев марки, положила в какое-то отделение.