Ольга Токарчук - Правек и другие времена

Люди кажутся деревьям вечными. Они всегда там, в тени лип на Большаке, ни застывшие, ни движущиеся. Для деревьев люди существуют вечно, но это значит то же самое, как если бы они никогда не существовали.

Треск от топора, грохот грома способны потревожить вечный сон деревьев. То, что люди называют смертью деревьев, это лишь временное нарушение их сна. В том, что люди называют смертью деревьев, есть приближение к беспокойному существованию животных. Чем яснее, чем проницательнее сознание, тем больше в нем страха. Но деревья никогда не окажутся в царстве тревоги, в котором существуют животные и люди.

Когда дерево умирает, его сон, без смыслов и впечатлений, принимает другое дерево. Поэтому деревья никогда не умирают. В неведении о собственном существовании заключено освобождение от времени и смерти.

Когда Правек покинула Рута и стало ясно, что она не вернется, Изыдор решил уйти в монастырь.

В Ешкотлях было два ордена — женский и мужской. Монахини занимались домом престарелых. Он часто видел их, когда они на велосипеде возили покупки из магазина. На кладбище они заботились о заброшенных могилах. Их контрастные черно-белые рясы выделялись на расплывчатом сером фоне окружающего мира.

Мужской монашеский орден носил имя Реформаторов Бога. Изыдор, прежде чем туда отправиться, долго наблюдал за печальным, суровым зданием, спрятанным за разваливающейся каменной стеной. Он заметил, что в саду все время работают одни и те же два монаха. Они там в молчании разводили овощи и белые цветы. Только белые — лилии, подснежники, анемоны, пионы и георгины. Один из монахов, наверное самый главный, бывал на почте и делал закупки. Остальные, должно быть, навечно были заперты в таинственных недрах. Они отдали себя Богу. Именно это больше всего нравилось Изыдору. Быть отделенным от мира, по горло погруженным в Бога. Познавать Бога, изучать порядок его творения и наконец ответить на вопрос, почему ушла Рута, почему заболела и умерла мать, почему умер отец, почему на войне убивают людей и животных, почему Бог разрешает зло и страдание.

Если бы Изыдора приняли в орден, Павел уже не называл бы его дармоедом, не издевался бы над ним и не дразнил. Изыдору не нужно было бы видеть все эти места, которые напоминали ему о Руте.

Он признался в своем намерении Мисе. Она улыбнулась.

— Попробуй, — сказала она, подтирая попку ребенку.

Он пошел в Ешкотли на следующий день и старинным звонком позвонил в дверь монастыря. Долго ничего не происходило — наверное, это была проверка его терпения. Но наконец заскрежетал засов, и ему открыл старый мужчина в темно-серой сутане, мужчина, которого он никогда до сих пор не видел.

Изыдор сказал, зачем пришел. Монах не удивился, не улыбнулся. Он кивнул головой и велел Изыдору ждать. Снаружи. Скрипнула запираемая обратно дверь. Через несколько минут она отворилась вновь, и Изыдору было позволено войти внутрь. Монах вел его теперь по коридорам, по лестницам вниз и вверх, до просторной пустой залы, в которой стоял стол и два стула. Еще через несколько минут в залу вошел другой монах, тот, который ходил на почту.

— Я бы хотел поступить в монастырь, — объявил Изыдор.

— Зачем? — просто спросил монах.

Изыдор кашлянул.

— Женщина, на которой я хотел жениться, ушла. Мои родители умерли. Я чувствую себя одиноко и тоскую по Богу, хотя не понимаю его. Я знаю, что у нас с ним все могло бы сложиться лучше, если бы я познакомился с ним поближе. Мне хотелось бы знакомиться с ним с помощью книг, на других языках, в различных теориях. Но вот сельская библиотека снабжена очень плохо… — Изыдору следовало бы придержать свои замечания о библиотеке. — Только пусть брат не подумает, что я ничем бы не занимался, кроме чтения. Я бы хотел делать что-нибудь полезное, я знаю, что этот орден, Реформаторов Бога, — именно то, что мне нужно. Я бы хотел что-то изменять в лучшую сторону, исправлять всякое зло…

Монах встал и прервал Изыдора на полуслове:

— Исправлять мир, говоришь… Это очень интересно, но нереально. Мир не удастся ни улучшить, ни ухудшить. Он должен остаться таким, каков он есть.

— Да, но ведь вы же назвали себя реформаторами.

— Ах, ты не понял, мой дорогой мальчик. У нас нет намерения реформировать мир, от чьего бы то ни было имени. Мы реформируем Бога.

На мгновение воцарилась тишина.

— Как можно реформировать Бога? — спросил наконец изумленный Изыдор.

— Можно. Люди меняются. Меняются времена. Автомобили, спутники… Бог иногда может казаться, как бы это сказать, анахроничным, но он слишком велик, слишком могуществен, и потому несколько апатично относится к тому, чтобы подстраиваться под воображение людей.