Борис ШТЕЙМАН - Ночная пуля

Элла выносит из прихожей куртку.

- Посмотри на мою! - говорит она. – Ее шил Лев Николае­вич! Ты что, сможешь такую же?!

- Ты просто недоверчива, мой дарлинг! Конечно, смогу! Просто сейчас я отрабатываю новую модель. К тому же нет ни подходящей материи, ни ниток! Да и не до жиру сейчас! Кто в наше время будет покупать произведения швейного искусства? Так, для себя что-то изобретаю. Чтоб, так сказать, не заржавел в бездействии инструмент! - говорю первое пришедшее в голову. - Ни у кого даже в мыслях не возникает... м-м-м... такого странного подозрения!

- Чушь! - с чувством произносит она. - Форменная чушь! Ты им просто необходим... как игрок, партнер! А Михалыч от тебя без ума! Он говорит, что только ты его понимаешь, а боль­ше никто! А из старых жильцов больше никого и не осталось!

- Подожди, - пытаюсь сбить ее с толку фактами. - А Аня, ну, Анна Петровна с первого этажа? Скажешь не из аборигенов?

- Причем тут Нюрка! Она помешана на мужиках! Ей до лам­почки, кто ты! Лев Николаевич или еще кто! - Элла закрывает лицо руками. Плечи и спину ее сотрясают беззвучные рыдания.

- Из-за тебя погиб Валентин! - слышу ее шепот.

"Вот оно оказывается, в чем дело!"

- Это бестактно! - говорю я с деланной обидой. - Ты бы хотела, чтоб убрали меня? Так? - немного помолчав, добавляю: - Я же люблю тебя!

- Ты решил, что я тебя заложу? - она смотрит на меня, неприятно прищурив глаза. - Поэтому?

- Ну, ты даешь! - удивляюсь я. - Подумала, что я боюсь этих молокососов?

Неожиданно резко швыряю нож. Он втыкается в буфет рядом с Эллой. Надо отдать ей должное. То ли трудная жизнь с Михалычем так ее закалила, то ли природная выдержка. Ни один мускул не дрогнул на ее лице.

- Они же не профессионалы! Здоровые, энергичные, жесто­кие, но этого же мало! - пытаюсь вразумить ее я и сразу же встречный вопрос: - Он действительно Женькин отец?

- Ты спятил? - равнодушно интересуется она.

"Или она прекрасно владеет собой, или... я ничего не понимаю…"

- Зачем тебе надо было выдавать себя за Льва Николаевича? Ну, сказал бы, родственник, друг, знакомый, будешь жить во время их отъезда!

- Да, ты права! - соглашаюсь я и добавляю в недоумении - И зачем это я?

- Прекрати! - обрывает Элла, подходит к картине. - Это у тебя здорово получается! Ты - талант! Неужели, правда, что ты никогда до этого не писал маслом?

- Не только маслом, но и не рисовал никогда! - уверяю ее.

- Поразительно! - задумчиво разглядывает она леща, похо­жего на кита. - Как назвал?

- Пока никак... Возможно... "В чреве китового леща". Или просто "В чреве". Еще не решил. Кстати о птичках. Серега знает, что я стопроцентный Лев Николаевич! Ты не находишь крайне подозрительным, что только ты одна меня не признаешь? А?

- Ладно, оставим этот разговор! Если тебе нравится или еще почему-то, то ради бога! Ты талант, можешь себе позво­лять...

- Я, прежде всего, портной, модельер, если угодно, а по­том все остальное, - снова сажусь за швейную машину, и опять получается отвратительно.

- Что-то с аппаратом, - бурчу я.

- Ты знал, что Валентин занимался ядерной физикой?

- А он вроде как-то говорил, инженер, в лаборатории...

- Не притворяйся! Надоело!

- Ты просто не в духе! - покачиваю сокрушенно головой. - Теперь кажется, что знал, а может, и не знал... Ты все время пытаешься меня поймать! И зачем это тебе? – пытаюсь снова обидеться, но выходит неубедительно. Что-то настойчиво пытается соединиться в моей бедной голове. Снова вижу фотографию в ее спальне, на тумбочке. Отец... в университете...

- А где твои зеленые трикотажные штаны? - интересуюсь я.

- Можно без пошлостей? - отзывается она.

- Нет, правда! И велосипед с двойной рамой и рваной сет­кой на заднем колесе?

- Истлели наверно... - неуверенно говорит Элла. - А ве­лосипед украли.

- Отец твой ведь профессором был, физиком, а может ака­демиком? - уточняю для проформы, хотя и так все ясно. - Дач­ный поселок-то, небось, научных работников был? А? То-то! А ты - Лев Николаевич!

- Ты думаешь... Валентина из-за этого...

- На той твоей фотографий вокруг отца, наверняка, любимые ученики! И самый, самый - Ильич! Или все же Михалыч? Нет, скорее он его потом обошел! Когда добивался твоей руки! А позже картинки стал писать...

- Ты из безопасности? - брезгливо интересуется она.

- Я сам по себе... Специалист по ядерным установкам ни­чем не лучше специалиста из контрразведки. Оба слегка цинич­ны, а работают... потому что интересно.

Невозможно понять, сколько сейчас времени. Часы оста­новились. "Что опьянеет сильнее вина? - тихо напеваю, спускаясь по лестнице, в такт шагам. - Женщины, лошади, власть... - и заканчиваю, перепрыгивая через четыре ступеньки: - и война!" До квартиры Ильича еще два лестничных пролета, стараюсь ид­ти, как можно тише. Власть, всласть... Лошади, игра, азарт, женщины опять-таки, тут как тут... Не ждали! Осторожно встав­ляю ключ в замок. Самая сильная власть, которая тянет каждо­го к смертной черте... Вхожу внутрь, ложусь на диван, закры­ваю глаза. Жутко лежать в чужой квартире на диване человека, которого уже нет. Пытаюсь ухватить свое ощущение. Наверняка душа покойного еще где-то здесь. Кажется, она уходит лишь на девятый день в иной мир... Коллекционеры стремятся к совер­шенству. Собрать все виды медалей, которыми наградили... в Крымской кампании. Коллекционером движет сильная неутоленная страсть. А если умудришься достичь заветной цели, то... ка­тастрофа! Жизнь лишается смысла...