Хербьёрг Вассму - Наследство Карны

В ушах у нее шумела тишина.

— Смерть? Я оплакивал смерть сестры. Но потерял я тебя. Когда я тебя обнял, мне как будто вернули назад мою жизнь.

— Сестер не желают, — жестко сказала она.

— Я знаю. Но так было.

Она хотела повернуться к нему спиной. Или встать и уйти. Но увидела свое прозрачное одиночество. И это парализовало ее.

— Я не могу состязаться с покойницей.

— Тебе не нужно было бы с ней состязаться, даже если б она не погибла.

— Но я состязалась, хотя и не понимала этого.

— Нет. Виной всему мое непостоянство. Моя измена.

— Как я могу верить тебе?

— Не знаю. Но я готов отдать жизнь, чтобы ты мне поверила.

Она повернулась к нему. Хотела найти честность, но нашла только отчаяние. Он не спускал с нее глаз. Его губы превратились в сухие трещины, которые он все время смачивал языком.

— В конце июля я поеду в Копенгаген. Как собиралась.

Долгое время слышалось только его дыхание.

— Ты вернешься? — спросил он наконец.

— Не знаю.

Свет был слишком тихий и холодный.

— Я это заслужил, — сказал он и сжал ее еще крепче.

— Это все, что ты можешь сказать мне? — прошептала она.

— Я люблю тебя, Анна! Если ты не вернешься, я приеду за тобой. Буду молить и осаждать тебя. Я тебя не отпущу. Никогда. Слышишь? Даже если ты найдешь другого! «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность…» [13] Песнь Песней Соломона, 8:6.

От чувства невесомости у нее закружилась голова. Он был так близко! Не только его тело, кожа, дыхание. Но и мысли. Как давно это было!..

— И когда-нибудь я спрошу, можешь ли ты простить, что я не рассказал тебе… Но сейчас я не смею.

Их глаза встретились, и она увидела, что он боится не меньше, чем она сама.

На другой день Анна пошла к Олаисену. Сказала, что должна поговорить с ним наедине.

Он был приветлив и благодарен, что она пришла к нему. Но его глаза выдавали тревогу.

Когда они сели и дверь была закрыта, Анна объяснила цель своего визита.

Ей нужно поговорить с ним о том, как случилась эта трагедия. Кроме него, ей поговорить не с кем.

Олаисен растроганно слушал Анну.

Она начала неуверенно, но потом голос обрел твердость.

— Мне хотелось сказать тебе, что иногда слова способны роковым образом изменить нашу жизнь.

Она замолчала и наклонилась к нему:

— Когда ты рассказал мне про Ханну и Вениамина, со мной что-то случилось. Сперва я сомневалась, но потом поверила тебе. Поверила, что я одна все эти годы пребывала в неведении.

— Мне неприятно говорить об этом сейчас. Я не хочу плохо говорить о покойнице, — строго сказал он.

Но она пропустила его слова мимо ушей.

— Из-за этого я потеряла голову. Забыла погасить лампу на чердаке. И к тому же напугала Карну.

У Олаисена забегали глаза. Однако она не обратила на это внимания. Она виновата, что лампа опрокинулась и Дина с Ханной погибли. Вот как велика бывает сила слов! Понимает ли он хоть отчасти, какой виноватой она себя чувствует? Понимает ли, что с этим чувством вины ей придется жить всю жизнь?

Олаисен хотел что-то сказать. Но не мог найти слов.

Много дней она ненавидела его за то, что он сказал ей. Ненавидела так сильно, что не могла даже оплакать погибших. Способен ли он понять это?

Он опять хотел заговорить. Но не мог даже дышать.

— Я понимаю, с моей стороны жестоко говорить сейчас об этом, прошло еще слишком мало времени. Тем более что мной движет не сострадание, а ненависть и месть. Тут уж ничего не поделаешь. Но уверяю тебя, никто никогда не относился к тебе так же серьезно, как я. Ты, конечно, знаешь, что меня нашли далеко в море, а не на чердаке. И сегодня я рада, что это так.

Она опять вспомнила про лампу. Они погибли именно из-за этой лампы, и Дина, и Ханна.

— Хотя погибнуть должна была я, — продолжала Анна. — Для этого я и оказалась в море! Эта лампа!.. Она спасла меня, убитую твоими словами. Когда я увидала пожар, я поняла, что наделала. Ты понимаешь, что я сейчас чувствую? Ты когда-нибудь чувствовал вину за свои поступки, Вилфред?

Он смог только кивнуть. Хотел прикоснуться к Анне, но лишь слегка шевельнул рукой.

Анна помолчала. Она сидела на краешке стула, строго выпрямившись, как на допросе. Потом заговорила снова:

— У меня к тебе еще одно дело, Вилфред. Оно касается младшего мальчика, который, по твоим словам, сын Вениамина. Мне невыносима мысль, что ты, может быть, ненавидишь его за то, в чем он не виноват. Поэтому я хочу забрать малыша к нам, чтобы он вырос в нашем доме.