Владимир Файнберг - Навстречу Нике

…Накануне той субботы, когда я должен был ни свет ни заря заехать к А. М., чтобы невесть зачем отправиться в Калинин, вечером моя мама Белла несколько взволнованно забегает из кухни в комнату, говорит, что жена нашего соседа–писателя просит, чтобы я со своими стихами явился к ним, ибо там находится в гостях Ярослав Смеляков – очень известный поэт, который хотел бы послушать мои произведения.

Я подумал, что наступил поворотный момент моей жизни. Решил никаких тетрадей со стихами с собой не брать, ибо всё написанное, особенно за последний год, помнил наизусть. Глянул в зеркало, пригладил вихры, вышел в коридор и постучался в соседнюю комнату.

Сосед–писатель и его гость допивали водку. Они были настроены вполне дружелюбно. Для начала выцедили из почти опорожнённой бутылки «Столичной» полрюмочки зелья, заставили меня выпить. И тотчас в центре стола среди тарелок с закусками появилась новая бутылка. Смеляков ловким, неуловимым движением большого пальца сковырнул пробку.

Это был, безусловно, не бездарный поэт. Я знал его довоенные романтические стихи о комсомоле, о прощании с какой–то красоткой, которая всем изменяла, изменила и ему…

Смеляков налил мне целых полстакана водки. Я попытался отодвинуть стакан, отказаться.

— Пей! – закричал Смеляков, надвигаясь на меня через стол. – Пей за меня, я неделю как вышел из тюряги. Или не хочешь выпить за Смелякова?!

— Хочу.

В два приёма я выпил водку. Сосед–писатель подал бутерброд с колбасой.

— Так будешь читать стихи?! – Смеляков тоже выпил свою порцию, откинулся на спинку стула. – Говори прямо, кто любимый поэт?

— Маяковский.

— Кто?! И это ты смеешь говорить при мне? – Смеляков вскочил, снова перегнулся ко мне, вцепился в вихры. – Твой Маяковский – дерьмо!

— Отпустите. И не смейте оскорблять Маяковского!

Хозяин кинулся растаскивать нас в разные стороны. Тогда Смеляков, опрокинув стул, обежал вокруг стола, двинул меня кулаком в лицо.

— Будут тут всякие учить меня, Смелякова, что я смею, чего не смею. Сопляк!

Слёзы боли, обиды застлали глаза. Кроме того, начала действовать водка. Я нашарил на столе бутылку, размахнулся и тоже шарахнул Смелякова по лицу.

Жена соседа–писателя и моя мама Белла прибежали из кухни на шум битвы, выдернули меня, дрожащего от негодования, и затолкали в родные стены. Отец злорадно спросил: «Значит, стихи не очень понравились?» Синячок под глазом – вот и всё, что увидел я в зеркале.

На рассвете в субботу я приехал к своему другу, полный впечатлений. Парадную дверь особнячка мне открыли соседи. А. М. ещё спал в первой проходной комнатке на раскладушке рядом с ложем мамы Симы. Вторая комната, оказывается, была уже сдана.

Приятель торопливо одевался. Мы опаздывали на электричку. Я в расстёгнутом пальто ждал, сидя на табуретке.

Дверь второй комнаты распахнулась. Оттуда в нижнем белье вышел, как ты думаешь, кто? Вот именно, Ярослав Смеляков!

С ужасом смотрел я прямо в его глаза, наливающиеся яростью. Колоссального размера кровоподтёк виднелся на его скуле. Думаю, его тоже охватил ужас при виде меня. Застонав от бессилия перед роком, ненависти и перепоя, он прошествовал мимо меня, явно направляясь в туалет.

Дабы не искушать судьбу, я вышел во двор дожидаться приятеля. Надо же, в многомиллионной Москве встретить именно Смелякова, именно здесь, наутро после драки…

Думаешь, история, связанная со Смеляковым, теперь давно умершим, кончилась? Не тут–то было!

…Гулко стукает дверь нашего подъезда. Издали вижу, как, наконец, ты выходишь с няней Леной на прогулку. Уже в весеннем пальтишке, в беретике. Ни ты, ни Лена не замечаете меня, уходите в другую сторону, в соседний двор, где есть качели.

— Ника! – отчаянно зову я, приподнимаясь со скамейки. – Никочка! Иди ко мне! Будем пускать в ручье кораблики!

И вот ты бежишь навстречу, опережая Лену, бежишь мимо низкой ограды палисадника, мимо моего «запорожца».

— Папа! Папочка Володичка!

В этот момент откуда–то сверху раздаётся зловещее карканье:

— Опять?! Снова явился со своим отродьем на мою скамейку? И ещё смеет шуметь, орать под окнами?!

Смотрю вверх.

На перилах одной из лоджий лежит, как отрубленная, голова ненавидящей нас с тобою старухи. За зиму, видимо, стала совсем низенькая, согнулась. Из уст её продолжают вырываться проклятия.

А я всё смотрю вверх, потрясённый появлением смеляковской героини – бывшей комсомольской красотки, именно в тот момент, когда я вновь пережил историю со Смеляковым.