Владимир Файнберг - Навстречу Нике

— Арбат перекрыт. Там баррикада, – сказал капитан милиции, когда я оказался у ресторана «Прага». Однако махнул жезлом, велел молодцам с автоматами пропустить. Видимо, потому что увидел на моей машине инвалидный знак.

Я домчал подозрительно пустынным Арбатом до перегородившей его баррикады. Там меня не только не пропустили, а вознамерились неизвестно за что арестовать.

Я развернулся, дал дёру назад.

«Ну, что, убедились? – сказал капитан милиции, когда я поравнялся с ним. – Попробуйте вернуться на Пушкинскую. Здесь всё заблокировано».

В одиночестве ехал я вдоль Тверского бульвара. Сквозь кроны его деревьев жёлтым пятном мелькнул Литературный институт, возле которого я когда–то угощал сигаретами дворника Андрея Платонова.

На площади снова увяз в хаосе танков и БТРов. Остановился.

— Ты за кого? – спросил я одного из сидящих на танке солдат.

— За кого прикажут, – равнодушно ответил он.

Его сотоварищи в комбинезонах и шлемах стояли тут же, покуривали.

Я вышел из машины. Тоже закурил.

— А вы за кого? – спросил танкист.

— За вас.

— Коммунист или демократ?

— Я, ребята, состою в партии Иисуса Христа… – вытянул из–за расстёгнутой у горла рубашки цепочку с распятой на кипарисовом крестике фигуркой и стал проповедовать, как меня учил батюшка.

Танкисты затоптали окурки, придвинулись, слушая.

— Станете стрелять в народ из этих танковых орудий и пулемётов – попадёте в самих себя…

На этой фразе меня прервал вклинившийся в толпу майор.

— Прекратить агитацию! Что вы здесь делаете? Заблудились? – он глянул на номер «запорожца», выдернул из кармана кителя радиотелефон, что–то приказал, дважды повторив номер моей машины. – А ну–ка, езжайте отсюда к Маяковской. Там пропустят.

Пропустили…

Тогда, казалось, победили демократы, Ельцин. Казалось, победили и через два года при очередной попытке партийной номенклатуры повернуть страну вспять. Сколько ярких лиц, на экранах телевизоров, сколько новых имён на газетных страницах! Слова «свобода», «справедливость» были у каждого на устах.

И упустили победу.

Где же сейчас эта шумная рать, эти демократы, «друзья народа»? Думаешь, несут гнёт поражения, влачат жизнь, как все остальные? Как бы не так!

Кому заткнули рот, дав возглавить какой–нибудь никому не нужный институт, кому – какой–нибудь фонд, кому просто дали большую жилплощадь. Пришлось побывать кое у кого, видеть этих стареющих, вальяжных неудачников, пишущих на компьютере мемуары среди антикварной мебели.

А меня через год после ГКЧП стали тревожить ночные телефонные звонки.

— Ещё жив, сволочь? Скоро отправим вслед за твоим жидовским духовным отцом.

Раньше я никогда не запирал на ночь свою хлипкую входную дверь. Починил замок. Стал запирать. Выходя из дома, озирался – нет ли поблизости убийцы, киллера.

Телефонные угрозы продолжались. Это мешало работать, жить. Не выдержав напряжения, поделился тревогой с приятелем. Он нахмурился. Потом спросил:

— Деньги есть? Тебе нужно немедленно уезжать… Хочешь пожить некоторое время в Греции? – он был фрахтовщик, имел совместный бизнес с какой–то фирмой в Пирее.

Я выложил на стол давно припрятанный неприкосновенный запас – 500 фунтов стерлингов.

Так в конце ноября 1992 года я с бухты–барахты вдруг оказался совсем в другом, незнакомом мире небольшого острова Скиатос среди Эгейского моря…

Опять же, есть у меня такая книга – «Patrida», в ней написано о том, как я прожил там до весны, как ловил с пирса рыбу на закидушку, как поймал осьминога. Как в большой комнате нетопленого каменного дома одиноко работал над своими «Скрижалями». С тех пор в моей душе тоже есть заповедный остров, который я с благодарностью называю Эллада.

Я возвращался в Россию, как на пепелище. Шутка сказать, мне шёл седьмой десяток лет. Ни жены, ни ребёнка. Ничего. Кроме могилы отца Александра.

А ещё могилы родителей, Жанны…

В аэропорту Шереметьево меня встретил брат отца Александра – Павел Мень, отвёз домой, где у накрытого стола ждали друзья.

Коллекция растений, к моему удивлению, не погибла, благодаря стараниям Толи Дмитриева. Все месяцы моего отсутствия он периодически приезжал поливать, обихаживать.

К ночи друзья разошлись. Я перемыл посуду. И остался наедине со своей трагедией.

Присоединил толстую папку с написанным на Скиатосе романом к высокой стопе других неопубликованных рукописей.

Кто мне мог помочь дойти до читателя?