Владимир Файнберг - Навстречу Нике

— Генрих! – зычно позвал мой бородач.

Дверца в глубине бара открылась. С той стороны стойки появился человек в поварском колпаке. Вытирая руки о передник, он начал разговаривать с моим спутником, перебирать названия каких–то блюд. Я занервничал.

Дворник, видимо, понял моё состояние. Успокоительно похлопал по плечу. Одна из официанток вспорхнула с места и вскоре поставила перед нами на стойку по два громадных блюда с жареным мясом, картошкой–фри и большими, как лопухи, листьями салата. Повар нацедил по две большие кружки пива с высокими шапками пены.

Во время еды мы разговорились, если так можно сказать. Дворник, которого звали Герхард, легко понимал мою скудную немецкую речь. Я понимал его меньше. Но понимал! Удивительным образом школьные и институтские знания, казалось бы, давно забытые, всплывали…

Герхард знал и любил философию. Особенно Платона, то есть Сократа. Я решил показать, что тоже не лыком шит. Пустился в рассуждения о том, что Сократ всю жизнь слышал какой–то внутренний голос, своего «демона», о том, что и Жанна д’Арк слышала голоса ангелов. Спросил, верит ли он в Бога?

Герхард ответил:

— Изучающий философию не нуждается в гипотезе Бога. Хотя, конечно, «натюрлих», многое в жизни есть тайна. Человек странным образом живёт сразу в настоящем, прошедшем и в вечности.

Еда была очень вкусной. Пиво тоже. Вдруг я поймал себя на том, что занимаюсь миссионерской деятельностью – рассказываю, как через парапсихологию пришел к Богу. И заметил, что официантки перестали судачить, внимательно слушают наш разговор.

Кончилось тем, что одна из них вмешалась:

— Если есть Бог, почему он допустил, чтобы я сделала аборт, и у меня теперь не будет детей?

Я развернулся на своём вертящемся стуле и поневоле вступил в разговор сначала с ней, а потом и с другими официантками. Все они оказались несчастными. У кого ушёл муж, у кого остались родственники в Западной Германии, кто был болен.

Мы понимали друг друга! С надеждой слушали они мои слова о Христе, об отце Александре.

Через час мы с Герхардом сердечно попрощались с ними и покинули ресторан. Он, конечно же, за всё заплатил, довёл по тёмным улицам до вокзала, дождался вместе со мной поезда, обнял на прощание.

И пока я ехал до Лейпцига, почему–то всё время вспоминалась его фраза о том, что человек живёт одновременно в прошлом, настоящем и в вечности. Может, я его не так понял, но эти слова запали в душу. Вроде бы, тривиальная истина.

Когда я вошёл в отель, в свой номер с лежащим на столе синим молитвенником, я уже знал, как построить свою будущую книгу, которую назвал позже «Здесь и теперь».

Семь лет я писал это произведение. Тайно от меня отец Александр послал готовую рукопись на какой–то международный конкурс в Лондоне, где мне была присуждена первая премия. Кому–нибудь приз в 500 фунтов стерлингов покажется небольшим, но для меня это были громадные деньги. Потом я потратил их самым неожиданным образом.

Вот мы с тобой, дружочек, и дожили до последнего года тысячелетия. До двухтысячного! Непривычно видеть эту цифру вместо звезды на вершине украшенной игрушками ёлки в детсадовском зале, где вы обычно занимаетесь хореографией.

Теснимся с другими родителями на низких скамеечках в конце зала. Марина, затаив дыхание, смотрит, как ты в длинном, нарядном платье, покрытом узором розовых цветов, вышагиваешь под музыку из–за ширмы в череде разнаряженных малышей.

Начинается действо с песенками, хороводами под руководством воспитательниц, переодетыми дедом Морозом и Снегурочкой. «Под ёлочкой, под ёлочкой мы водим хоровод. Пришёл к нам праздник радостный, весёлый Новый Год».

С детства почему–то всегда стыдно слышать подобные припевки и пританцовки. А тётенька – музыкальный работник вовсю старается за стареньким фортепиано. Щёлкают в руках родителей фотокамеры, стрекочут киноаппараты. Твой крёстный Женя стоит в уголке на стуле, снимает видеокамерой тебя. Только крупные планы, как я его попросил.

Может, и вправду говорят, что дети от поздних браков получаются необыкновенные. Во всяком случае, среди этих неуклюжих мальчиков с торжественными галстуками–бабочками, чуть испуганных девочек ты выглядишь самой уверенной, самой красивой. Всё время посматриваешь в мою сторону. Киваю тебе, мол, я тут, всё в порядке! И ты с азартом снова пускаешься в пляс. Лукавые глаза сияют.

Но вот дед Мороз раздал подарки. Отгремели аплодисменты. Под грустную, прощальную музыку дети чередой уходят. Перед тем, как скрыться за ширмой, ты оглядываешься в последний раз.