Владимир Файнберг - Навстречу Нике

По утрам я работал в своей комнате, слышал, как за закрытой дверью протекает жизнь родителей. И радостно и печально было слышать – вот мама наливает воду в чайник, вот отец выходит к лифту, чтобы спуститься к почтовому ящику за «Правдой»… Часто он приносил письма для меня – от авторов, чьи рукописи я похвалил в своих рецензиях, от тех людей, с которыми давно подружился, колеся в командировках.

Попадались и повестки, приглашавшие на разного рода собрания секции поэтов Союза писателей.

Почти не посещал.

Зато повадился брать книги и журналы в библиотеке Союза. Кажущаяся бессмысленность жизни, её неразагаданная тайна стояла передо мной вечным знаком вопроса.

Листая в журналах напечатанные там романы и повести, я отчётливо видел, что их авторам, в сущности, не о чем сказать. Кто лучше, кто хуже, они продолжали описывать то, что и так всем известно. «Философы», критики жонглировали цитатами из Маркса, Сартра, Фрейда, давили читателя эрудицией. Но не было живой воды в этой мертвечине.

Заведующая библиотекой с сочувствием отнеслась к моим поискам. Она стала приносить мне откуда–то из сейфа, где хранился «запретный фонд», книги, которые не значились в каталоге.

Кроме того, я исхитрился получить доступ в закрытый фонд библиотеки имени Ленина. Прочёл и законспектировал некоторые сочинения Бердяева, Лосского и других религиозных философов. Там же в курилке однажды разговорился с одним очкастым малым, ошеломившим сообщением, что дома в его библиотеке имеется некая подробная карта с обозначением всех пространств, куда попадает душа человека после смерти. Называется «Тибетская книга мёртвых». И он может её продать.

Так я очутился в трёхкомнатной квартире, сплошь заставленной книжными полками. За стёклами полок тесными рядами стояли переплетённые в одинаковые красные обложки с золотыми буквами названий сочинения мистиков всех времён и народов.

Я приобрёл «Тибетскую книгу мёртвых», трактаты Сведенборга и «Многообразие религиозного опыта». На большее моей пенсии не хватило.

Уже собирался уходить, когда продавец мистики завёл меня в ванную, шёпотом сообщил:

— Соседи, стоит пустить воду, подливают в неё какой–то яд, хотят отравить… Третий месяц не моюсь. Писал в домоуправление, в милицию – никаких мер. Что делать?

— А семья у вас есть?

— Видите ли, жена заряжена так же, как я, мы отталкиваем друг друга.

— Понятно. Извините, должен идти.

Книги, приобретённые у этого человека с мозгами набекрень, показались мне чрезвычайно интересными, Особенно «Многообразие религиозного опыта». Что–то во мне они объясняли.

«Если человек готов, появляется гуру», – говорят индусские мудрецы.

Как–то утром позвонил знакомый журналист из отдела экономики «Литературной газеты» с предложением слетать в Таджикистан, написать очерк о строительстве алюминиевого завода. А вечером я впервые открыл дверь двухэтажного флигеля в Фурманном переулке, где помещалась «Лаборатория биоэнергетики при обществе имени Попова». Обо всё этом тоже рассказано в «Здесь и теперь».

Так неисповедимым путём за один день в очередной раз резко изменилось течение моей жизни.

Знаю, знаю, просто слышу, что подумал читатель, приступая к этой главе: «Опять он будет хвастаться своей девочкой, своей Никой–Вероникой».

Буду.

В утешение тем, у кого нет ребёнка, кто по какой–либо причине испытывает чувство горечи, сообщаю: здесь, в отличие от всех других глав, вообще меняется ход повествования.

Приторможу открывать новую страницу моих путешествий и приключений, чтобы и ты, доченька, не ведающая, что такое страх, поняла, в каком напряжении, под каким невидимым колпаком жили люди.

Как раз в тот день, когда я с безрассудной отвагой должен был в семь часов вечера переступить порог лаборатории биоэлектроники на самом деле – полуподпольного исследовательского центра по изучению парапсихологии, а ночью вылететь в столицу Таджикистана – Душанбе, Бог напоследок подверг меня искушению.

…Навстречу сеявшемуся с неба дождю со снегом шумно вздымались струи фонтана. Здесь, в сквере у Большого театра было пусто. Зато вокруг на тротуарах, за стволами чёрных, угрюмых деревьев, в отсветах утренних фонарей торопливо струились разноцветные зонтики. Я поднял воротник плаща и подумал, что, если бы кто–нибудь выключил сеющий водяной пылью фонтан, стало бы не так знобко. Но фонтан бил. Бессмысленно и роскошно.